Феликс Гилман - Восхождение Рэнсом-сити

– Пойдите к черту! Пойдите к черту и горите в аду! Твари, которым вы служите, должны были остаться в преисподней. Они могут присвоить весь свет, но им не видать того, что построено моими руками. Уж лучше я сам все сожгу и закопаю пепел. Счастливо оставаться и идите к дьяволу. К дьяволу! Что касается остальных: у половины из вас, провинциальных болванов, в голове ветер свистел, пока я работал на этот город, а теперь, я вижу, вы пытаетесь думать. Подумайте-ка о двух вещах. Во-первых, они не остановятся на мне – вскоре проглотят и вас. И во-вторых, любой, кто не встанет на мою сторону, но вздумает приблизиться к моей собственности, получит пулю. Счастливо оставаться.

Мистер Грейди с шумом удалился через черный ход зала собраний и поднялся на холм, где обосновался с верными ему шахтерами. Они достали ружья, припрятанные, возможно, именно для такого случая, и шахта Грейди превратилась в подобие крепости, по ночам освещавшейся факелами. Счетоводы города пытались понять, сколько именно тонн взрывчатки имелось в распоряжении Грейди, но так ни до чего и не договорились. Честные торговцы принялись обходить Конлан стороной, зато страховые агенты налетели как саранча. Доктор Форрест бежал, не сказав ни слова, и, я слыхал, открыл практику в Суит-Вотер, где оперировал пьяным и погиб, когда его – в полном соответствии с законом и традициями – вызвал на дуэль отец девчонки, испустившей дух на операционном столе. Линейные остались в городе в своих комнатах на главной улице и как будто бездействовали, отчего все еще больше страшились того, что они могут сделать. И никто в Восточном Конлане уже не помнил, что странный мальчишка Рэнсомов все еще хворает – никому, кроме моего отца, не было до этого никакого дела.

Он отправился в город, к линейным. Должно быть, стояло обычное конланское утро, и небо было серо-черное, как угольная пыль; отец склонил голову, потупил взгляд и взял шляпу в руку, стараясь выглядеть ничтожным и смиренным. В распоряжении Линии были механизмы, которые остальной Запад не мог даже пытаться понять, а в Хэрроу-Кросс изучали науки, которые понимали только сами Локомотивы, и, хотя их знания и мощности в основном служили войне, имелись у них и лекарства. О некоторых из них доктор Форрест наверняка и слыхом не слыхивал.

Мой отец был гордым человеком, и я не сомневаюсь, что линейные заставили его умолять. Они ничего не давали даром.

Разумеется, я ничего не знал об этих переговорах, пока однажды не услышал в коридоре за дверью шаги и резкие чужие голоса, а затем дверь в мою комнату открылась и в нее зашли пятеро мужчин. Одним из них был мой отец – он остался в дверях. Остальные, низкорослые, в черных костюмах, быстро и не спросив разрешения, окружили мою кровать. Они отличались друг от друга только разными комбинациями шляп, очков и перчаток или их отсутствием. Один из тех, что в перчатках, взял меня за подбородок и повернул мою голову из стороны в сторону. Мне не пришло в голову ничего умного. Мужчина отпустил меня, вытер перчатки друг об друга и сказал:

– Он умрет.

– Я в это не верю. – Голос отца звучал глухо и монотонно.

– Неважно, во что выверите, мистер Рэнсом.

– Чем он болен? Что с ним?

– Не знаю. Мы не знаем. Какая-то хворь или яд. Выбраковка. Что-то пошло не так. Мы не заинтересованы в том, чтобы собирать об этом данные. Какая разница?

– Вы наверняка можете ему помочь.

– Если и можем, вам это не по карману, мистер Рэнсом.

– Вы можете послать за помощью в Хэрроу-Кросс.

– Думаете, им там нечем больше заняться? Мы на войне…

– Знаю, знаю. Что вам нужно? Что вам нужно, черт возьми?

– Хотите говорить перед сыном, Рэнсом? Нам не важно, слышит он или нет, но эта вонь…

– Нет. Нет. Благодарю. Вы правы. Пойдемте. Пойдемте, прошу вас.

Они ушли и долго не возвращались. Я спал, пришла Джесс и долго болтала ни о чем, потом я опять уснул, а когда проснулся, линейные снова были в комнате. Отца с ними не было. Но в этот раз они принесли с собой один из своих механизмов – я едва различал его в темноте, но он был не выше небольшого столика или, может, стоял на нем. В любом случае, его колеса беспрестанно крутились, и в воздухе стоял жуткий запах горелого металла и масла. Две пары сильных рук – одни в перчатках, другие голые и холодные – схватили меня за руки и голову. Я открыл рот, чтобы возмутиться, и в него засунули кожаный ремешок. Точно животное, я инстинктивно прикусил его и замолчал. Линейные подняли мою голову и надели на нее обод из дерева и проводов. Я услышал щелчок, шипение, почувствовал резкий запах, и все залил СВЕТ…