Константин Седов - Лес проснулся

Хотелось водки.

Кроме нас на корабле везли грузы на дальние планеты. Обувь, одежду, промышленное оборудование, медикаменты, продовольствие. Отдельным контейнером стояли упаковки с гибридами земных семян пшеницы, ячменя и овса. Ими предполагалось засеять крытые поля на орбитальной станции, висевшей над вулканической планетой, где добывали магматическую горную породу. На самой планете вырастить ничего было невозможно, условия не позволяли. Но в связи с особой ценностью материала на орбите построили станцию размером с небольшой город, и чтобы снизить затраты на доставку продуктов, а заодно и освободить грузовые места, решили выращивать злаки прямо там. Поэтому нашими соседями были агрономы, которые беспрестанно проверяли температуру контейнера. Здесь же везли чернозем и еще один контейнер красного цвета мимо которого один из зерновиков, «старший научный сотрудник», как он важно упомянул при знакомстве, ходил чуть ли не на цыпочках и как мне казалось, молитвенно сложив руки.

— Гватемальский кофе? — понимающе спросил я.

— Нет, — многозначительно ответил он, — конский навоз.

Увлеченный человек.

Из вулканической породы производили керамику, из которой изготавливали сверхпроводники, контейнеры для радиоактивных материалов и броню для военной техники, поэтому денег на станцию не жалели.

Со слегка спятившими агрономами я почти не общался, а вот ехавший с ними экспедитор оказался мужиком попроще и вполне компанейским. Он сопровождал одежду, медикаменты, продукты, в том числе и спиртное, к которому, у него надо полагать, был доступ. Впервые я его встретил вечером третьего дня в коридоре, когда он стоял перед ревизионным люком, ведущим в камеру СЗИ-М (бортовой самописец) и сосредоточенно щупал заклепки на его краях. На мой вопрос, что он делает, обернулся и заплетающимся языком спросил, знаю ли я, как открыть шторы иллюминатора? Очень хочется на звезды посмотреть. Я проводил его в каюту, к слову, отдельную и навестил на следующее утро. Он все помнил, смущенно извинился и поклялся, что прежде почти не пил. Выпить ему и не хотелось, ровно до тех пор, пока не засел в каюте читать со скуки классику. «Три товарища» Ремарка, где главный герой между любовными переживаниями и попытками заработать себе на хлеб насущный, беспрерывно пил. Прочитав две главы, экспедитор понял, что обязан выпить рому, которым персонажи романа заливали страницы. Агрономы наотрез отказались составить ему компанию, к членам экипажа по понятным причинам, с этим вопросом не подойдешь, пил сам. Про нас с Сергеем Эдуардовичем он не знал. Мы тихо зашли на борт, а шансы встречи на огромном грузовом корабле были небольшими.

— Ну и как ром? — поинтересовался я.

— Не знаю, не нашел. Вскрыл ящик, а там только водка и джин. Выбрал джин. Его в книге тоже пили. С непривычки быстро уехал. Господи, скучно-то как. А джина еще полно.

— Никогда не пробовал джин, — задумчиво сказал я.

Джин оказался душистой водкой. Легко пьющейся и способствующей к интеллектуальным разговорам об искусстве.

— «Москва-Петушки» читал? — спросил меня экспедитор, после того, как мы прикончили первую бутылку, попутно обсудив влияние Островского и Брехта на современные сериалы. Точнее обсуждал он, а я слушал.

— Нет.

— Зря. Классика, — он достал откуда-то новую бутылку.

Сергей Эдуардович наткнулся на меня в коридоре ближе к вечеру, когда я шел в столовую и внимательно рассмотрев, перехватил. Отправил спать, как я вчера Толика. Это экспедитора так звали.

Сергей Эдуардович ничего мне не сказал на следующий день, но в его глазах, я что-то такое прочитал. Думаю, он вспомнил, как я запросил водки при нашей первой встрече.

Перед высадкой я еще раз навестил Толика, он сидел читал «Три товарища». Увидев меня покачал головой, будто мы пять минут назад расстались:

— Классная книжка! Драки, гонки, кабаки и проститутки!

— Уговорил, почитаю.

— Но «На Западном фронте без перемен» лучше. И переживания понятней и баб меньше.

— Что там за переживания?

— Война. Люди хотят не сдохнуть. Ни от пули, ни от голода. И это понятно, хотя я не воевал и никого воевавшего не знаю.

— А что плохого в бабах? — я не стал развивать тему.

— Ничего. Но…

— Что «но»?

— Ну их. Одни проблемы.

— Может ты и прав.

— Станешь чуть старше, слово «может» уберешь. Выпьем?

— Да нет. Я попрощаться. Моя остановка.

— Ну, давай, — он уткнулся в планшет.

Чуть старше? У нас разница года в три, не больше. Гуру.