Константин Седов - Лес проснулся

— Шабалов. Это плохая привычка, всех вокруг за дураков держать. Ты бы хоть врал не так шаблонно.

— Как умею, — вздохнули над моей головой, — но, говорю вам. У него с глазами непорядок.

— А ну, пойдем-ка.

— За вами Рината Камаловна, хоть на край света, меня, правда, смущало, что вы учитель, а я ученик, но ведь это условности, и я рад, что вы сумели через них переступить.

Вокруг заржали.

Шабалов ушел вслед за каблуками, а я с трудом вставал. Болели затылок и руки. Подняв голову, увидел перед собой Веронику и писклю за ней. Пискля смотрела, даже не пренебрежительно, а как на стенку, мешающую пройти.

— Постарайся не обижаться на Игоря, — говорила Вероника сдержанно, не сочувственно, и я был благодарен ей за это. — Он неплохой человек, хотя тебя сейчас трудно в это поверить. Просто излишне ревнив.

— Итальянцы вообще, говорят, горячие, — я стряхивал грязь с коленей.

— Раз жизни был в Милане, и теперь каждый свой разговор начинает с фразы, «вот когда я был в Италии». Особенно с незнакомыми людьми. Пожалуйста, не обижайся.

— За Италию, наверное, не буду. А вот удар исподтишка простить сложнее. Не по-мужски.

— Говорю же. Ревнив слишком. Хоть я и не даю поводов.

— Скоро повод у него появится.

У пискли открылся рот и округлились глаза. Вероника подняла брови:

— Ты влюбиться успел, когда на пол летел?

— Не в тебе дело. Я его проучить собираюсь.

— Девушкам такого не говорят, когда хотят завоевать.

— Говорю же. Не в тебе дело. А тебя просто влюблю.

— Дурак. Слишком в себе уверен.

— Нельзя быть «слишком» уверенным. А я еще и обаятелен.

— Заметно, — усмехнулась Вероника.

— Вот и хорошо. Начинай потихоньку влюбляться.

— Пока не вижу причин.

— У тебя глаза красивые, — я кряхтел и морщился, гладя себя по ребрам. Пинок был очень силен, но ничего не сломано, кажется.

— Слабенько. Поработай еще. — Она засмеялась и прошла дальше. Пискля, не сводя с меня круглых глаз, семенила за ней.

— Ничего, я не тороплюсь, — крикнул я вслед.

— Нахальный лесничий.

— Он егерь, — проинформировала подругу пискля.

Главное — это концентрация, повторял я себе, передвигаясь от дерева к дереву и стараясь не слишком высовываться из травы. Кусок кожи, срезанный с макушки, свешивался рваными лохмотьями, закрывал левый глаз, мешал видеть и сосредоточится. Боль не утихала ни на мгновенье, и я боялся вырубиться.

Оставив труп чхоме у оврага и пройдя метров сто, пока никого не встретил. Но упрямо шел дальше, — не мог он далеко от остальных уйти. Отпечатки ног убитого мною духа вели правее, чем я собирался искать остальных, так, что это даже хорошо, что я на него наткнулся. Время сэкономил. Иначе с полчаса бы еще блуждал, ища следы.

Левую руку непроизвольно держал у лица, защищая рану от веток папоротника, поэтому чуть было не пропустил огонек. Вспышка мелькнула сквозь зелень неожиданно близко, и я замер. Получается, я уже метрах в десяти от них.

Медленно опустился на землю, внимательно выглядывая мины и часовых. Ничего не заметив, пополз в сторону, стараясь найти растяжки. Не обнаружив, по-пластунски подлез ближе к источнику света и прижавшись к дереву, осмотрелся. Странное место духи выбрали для привала. Поляна в лесу, по сути, открытая площадка, а вокруг кусты и деревья. Мины не установлены, даже часовых не поставили. И вот эти вот идиоты нас накрыли! Обидно.

Костер горел посреди лужайки. Необходимость в нем была относительной, но духи, в полутьме закрывавшего солнце леса, так не считали. Они развалились в непринужденных позах вокруг. Я насчитал семерых. Автомат держит только один, но у остальных они под рукой. Два тюка, наверняка награбленное из нашего лагеря. И вытянутый мешок, который задергался, когда один из хунхузов лениво его пнул.

Пленный. Кто-то из ребят. Почему один? И где остальные духи? На лагерь напало не меньше полуроты.

Сидевший у самого костра чхоме поднял автомат и стал что-то объяснять остальным. Те рассмеялись. Говоривший загорячился, стал стучать по магазину, затем пихнул пакет, полез в лежащую рядом сумку и стал копаться. Но я смотрел на другую сумку. Рядом.

Он отодвинул СМВ. Санитарная сумка, набитая всевозможными лекарствами, в том числе и обезболивающими. Ее Витек таскал. Ныне покойный.

Боль в левой части головы обострилась. Так себя, наверное, наркоманы чувствуют, когда видят недоступную дозу. Хотя кто его знает, что там наркоманы испытывают, но вряд ли ту же дикую боль, что я сейчас.