Иннокентий Соколов - Ленинград-28 [СИ]

— Там Ильичу плохо — Затараторил он, разводя ладони в стороны.

Хитрость удалась. Водила чуток расслабился, и Юрий, подойдя ближе, прижал кончики пальцев к ладони, напрягая кисть.

— Гена, держи падлу! — заорал с балкона один из качков, и рука водителя метнулась к поясу за оружием. Юрий предугадал движение бандита и выбросил вперед кисть, метясь в шею. Кадык Гены хрустнул, и верзила рухнул на землю. Панюшин пронесся мимо машины, мимоходом заглянув в салон джипа. Ключей не было — предусмотрительный Гена наверняка сунул брелок в карман. Ну и черт с ними — с джипом.

Напротив заводоуправления угрюмо серели корпуса заочного отделения пединститута. Неприметная тропинка петляла между соснами (с такими же спиленными верхушками), уходила вдаль, огибая воняющий хлоркой туалет, чтобы затеряться между кучами мусора. Панюшин несся прочь, расшвыривая каблуками туфель прошлогоднюю хвою. Там за мусорной кучей дыра в заборе, и если удастся выбраться — что ж, старушка судьба подождет до следующего раза, когда можно будет подставить подножку старику Панюшину.

Пролезая через дыру, он вновь услышал запах хлорки. Все правильно — впереди еще один туалет, куда больше и грязнее предыдущего, затем автобусная стоянка, и платформы автовокзала. Что нравилось ему в этом чудном городке — удивительная компактность. Огромные производственные цеха мирно соседствовали с покосившимися домами, широкими озерами, безлюдными, но, тем не менее, изрядно загаженными посадками с кривыми тополями и изувеченными соснами и елями. Тут же тебе и вузы, и вокзал, и центр города — просто прелесть. Особенно если нужно оперативно скрыться в толпе, что Панюшин тут же и сделал.

Всю дорогу домой, он украдкой ощупывал ключ в кармане, пытаясь сообразить, что делать с попавшей в руки игрушкой. Лазерную указку для ключа, Панюшин отобрал в парке у пацаненка, подарив взамен мятый червонец, что впрочем, не помешало испуганному шкету заныть, и броситься к гуляющей неподалеку мамаше. Панюшин не стал искать встречи с разъяренной самкой и благополучно удалился…

Воспоминание окончилось, словно кто-то нажал кнопку «Стоп». Панюшин открыл глаза, возвращаясь в реальность. Он давно уже перестал удивляться странной способности играться с прошлым. Достаточно легкого усилия, и некогда пережитое вновь встает перед глазами, становясь объемным, чуть ли не осязаемым. При желании он мог проиграть любой эпизод своей жизни, рассмотрев все до мельчайших подробностей, правда, до определенного момента, за которым оставались лишь жалкие крохи — призрачные лоскутья, ворошить которые, все равно, что ковыряться на помойке — вроде и много всего, вот только толку никакого. Вот такой вот каламбур получился.

За окном что-то треснуло, и Юрий испуганно вскинул голову. Он быстро, но, тем не менее, соблюдая осторожность, сложил сегменты в коробку, и, оглядываясь, запрятал ее в шкаф. Шум за окном усилился — кто-то колотил в калитку, пытаясь привлечь внимание. Панюшин проскользнул к окну, и замер, высматривая в щели между занавесками, причину шума.

Хлипкая калитка треснула, подалась. Юрий увидел как здоровенный детина в затертой спецовке, поплелся по двору, спотыкаясь на ходу.

Чертова старуха — день уже заканчивался, и лишние хлопоты были вовсе ни к чему, тем не менее, очередной клиент подбирался к разбитому крыльцу, очевидно желая приобщиться к возвышенному — старая перечница торговала самогоном, и в сарае змеевик из нержавейки ронял в широкую горловину трехлитровой банки горючую слезу.

Гость протопал без остановки до самой двери, и что есть силы, впечатал тяжелый кулак в фанерную дверь.

— Хозяюшка! Встречай гостя.

Панюшин стиснул зубы. Хуже и быть не могло — иногда за определенную плату, старуха принимала клиентов на дому. Выносила огромную сковороду со скворчащей яичницей, ставила графин, и присаживалась рядом, поддакивая беззубым ртом, завистливо наблюдая, как дергаются в такт сизые кадыки гостей. Похоже, детина и был одним из таких постояльцев.

До выхода на связь, оставалось еще два часа, и домик старухи казался вполне надежным убежищем. Теперь же, слушая, как ломится в дом здоровяк, Панюшин начал сомневаться в выборе. С другой стороны, все равно пришлось бы выручать коровяк.

И со старухой опять же получилось нехорошо. Старая карга и так знала гораздо больше того, что ей было разрешено непростыми обстоятельствами, да и у него не было выбора — тем более дело привычное, телу и душе вполне угодное…