Иван Булавин - S-T-I-K-S Псих [СИ]

— Должен был кое-что. Тебе. Я ведь тогда на пытке в сознании был, слышал твои слова. На то и расчёт мой был. Вояки тогда ещё раз пять порывались меня расстрелять, но каждый раз их останавливали. Но, — он вдруг помрачнел, — это не главное.

— Что тогда?

— Я теперь другой. Никогда злодеем не был, но обстоятельства заставили. Спек хорошо глушит совесть, а без него она набрасывается с новой силой. Я помню их. Всех до единого. Всех, кого отправлял на стол. Они стоят у меня перед глазами и никуда не уйдут. Мне нет покоя ни днём, ни ночью. Если бы не парни, я бы уже застрелился. Если есть на свете ад, то он меня ждёт.

Речь Доктора была глухой, сам он выглядел столетним старцем, но дело не во внешности. Внешний облик — только следствие душевного состояния. А ему было плохо.

— Что дальше будешь делать? — спросил его я.

— То, что и делал, скитаться с парнями по Улью, потрошить кластеры, убивать тварей. Мы, кстати, неплохо разбогатели, плюс сегодняшние монстры, только тратить особо негде, ни один крупный стаб нас не примет, а на мелких брать нечего. Но ты за нас не переживай. В Улье необязательно устраиваться, тут и каждый прожитый день в радость. Посмотри на себя. Ты был уверен в себе, ни от кого не прятался, а Улей тебя обломал. Показал тебе, чего ты стоишь. Но вместе с тем, не дал и умереть, послав нас.

— Допустим.

— Да. Так вот. Я живу ради этих парней. Они — мои крестники, я за них в ответе. Хочу ли я сам жить? Сложный вопрос, покаяние — дело долгое, возможно, я ещё кому-то нужен.

— Внешникам мстить не пробовал?

— Зачем? — он удивился, — у них своя правда, им нужны эти люди, для спасения других, своих, чья жизнь более ценна.

— А я?

— А ты ещё не всё осознал, молод, Улей тебя не отформатировал, хоть и старается. Ты вот стремишься злодеем быть. Так?

— Так. Даже получается.

— Но и добрые дела тебе под силу, ты их совершал?

— Да.

— Вот и я про то же, тебе ещё многое предстоит сделать. Сейчас, а может, через десять лет. У Улья на тебя планы большие.

— Говоришь так, как будто с ним на связи.

— Я тебе больше скажу, все иммунные с ним на связи. Вот представь радистов сидящих в разных местах и слушающих радиоэфир. Некоторые слышат только непонятное пиканье, а другие знают азбуку Морзе и способны это пиканье превратить в текст. Эти другие — знахари. Их много, кто-то понимает в тексте отдельные буквы, кто-то куски фраз. Некоторые могут перевести речь целиком, но есть ещё те, кто эту речь слышит напрямую, не в радио, а в телефон. Это великие знахари. Их разум уже принадлежит Улью.

— Я видел одного такого. Зрелище тягостное. Ты тоже?

— Нет, я пока нет. Поэтому ещё держусь на этом свете.

— Скажи. Что ты видишь во мне, — я даже привстал на локтях, — что со мной.

— Странное зрелище, ты всегда напоминал горящий факел, а теперь словно бы превратился в свечу. Сдулся, выгорел, непонятно. Та жизненная сила, что била из тебя ключом, куда-то ушла. А она, — он кивнул на Хель, — тоже погасла, но её можно понять. Ненависть грела её изнутри, а ты, словно компресс вытянул из неё этот яд. Она становится обычным человеком. Обычным внутри себя. А ребёнок — только катализатор этого процесса. На тебя он тоже влияет, но источник твоего беспокойства не в нём.

— Естественно, я ведь и не знал до этого дня.

— Ребёнок в Улье — это испытание. Не только потому, что его появление ставит вопрос о добыче белой жемчужины. Это само собой. Вопрос ещё и в том, как себя поведут родители. Если они новички, то это неважно, Улей ещё не изменил их. А старожилам трудно. В их системе ценностей нет ребёнка, они забыли о таком, Улей вытравил из них это.

— Завязывай, Док, — я отмахнулся, — в дебри лезем, я уже не рад, что спросил.

— Можно и не лезть, никто не заставляет. Оно само придёт со временем.

— Скажи лучше, — я решил сменить тему, — как скоро на ноги встану?

— Да как тебе сказать, — уклончиво ответил Доктор, — по-хорошему ты вообще не должен был подняться. Все вводные к тому, что умер бы через полчаса после того, как вырубился. Но ты умирать не хотел, просто сердце билось, а я штопал и бинтовал твои раны, в любое время ожидая конца. Не дождался. Улей держит тебя за руку, ждёт чего-то.

— Улей, Улей, — вас послушать, так мы все тут големы, которыми он вертит, как хочет, а свободы воли никакой.

— Скажу тебе страшную вещь. Там, в том мире, всё было точно так же. Свободой воли могли похвастаться только юродивые да Робинзон Крузо.

— Ну, тебя, — я отвернулся.