Константин Соловьев - Раубриттер (II. - Spero)

Он содрогнулся в кресле от мягкого толчка – это лапы рыцаря коснулись дна. Без паники, приказал он себе, кажется, дно здесь ровное и каменистое. Выберемся. Главное – не спешить и держать направление. Он заставил доспех двинуться вперед спокойными размеренными шагами. Видит небо, «Золотому Туру» перед смертью довелось испытать многое, но даже он не погружался с головой в озеро кислоты. Неси меня вперед, ты, старый железный ублюдок. Вытащи меня отсюда – и я отблагодарю тебя со временем. Облачу в лучшую броневую сталь и дам самое хорошее оружие, которое лишь можно купить в империи за деньги. Нарушу все догматы Святого Престола, которые только существуют в мире. И никогда, никогда в жизни не назову тебя никчемным старьём…

Вязкая бездна вдруг разошлась перед глазами, плеснув по лицевой броне. Гримберт совсем рядом увидел истыканный обломками льда берег и двинулся к нему с тяжелой грацией грузового трицикла. Кислота потоками стекала с его наплечников, ему казалось, что он ощущает ее пробивающийся в кокпит запах, отдающий ржавчиной и дымом.

Он выбрался на берег, расшвыривая вокруг себя осколки льдин. Этот путь показался ему бесконечным, но, обернувшись, он понял, что прошло всего несколько секунд, потому что остатки воинства маркграфа Салуццо все еще были видны на поверхности огромной чаши, которая больше не казалась твердой и незыблемой. Это было похоже на зрелище Страшного Суда, с той лишь разницей, что мертвецы не обрастали плотью, готовясь предстать перед Всевышним, а лишались ее.

Канувшие в голубую жидкость подо льдом, уже не возвращались обратно, разве что мелькал на мгновенье над поверхностью стремительно теряющий кожные покровы череп, но и он спустя несколько секунд превращался в истончившиеся полупрозрачные слюдяные пластины, за которыми была видна лишь растворяющаяся мякоть мозга. Некоторые несчастные, не угодившие в западню сразу, пытались удержаться на поверхности, мечась между полынями. Они не понимали, что пусть к спасению отрезан, вся поверхность озера, мгновенно утратив кажущуюся монолитность, стремительно превращалась в разрозненные льдины, удержаться на которых было уже не в человеческих силах.

На глазах у Гримберта маркграфский егерь попытался перепрыгнуть на берег, но завизжал, впившись пальцами в лёд – его сапоги принялись источать грязно-серый пар, и там, где они таяли, не видно было ни кожи, ни костей, одну лишь вязкую и быстро растворяющуюся массу с редкими вкраплениями хрящевой ткани. Другому переворачивающаяся льдина хлестнула водой в лицо – и тот мгновенно захлебнулся собственным криком, когда половина его лица стекла прямиком в подставленные ладони, оставив между плавящихся пальцев лишь неестественно белые бусины зубов.

Вот уж верно, отрешенно подумал Гримберт, вспоминая Послание апостола Павла к галатам, сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную…

Лотар бросился к берегу одним из первых, но последние несколько лет он слишком редко думал о духе. А может, всему виной была его плоть, сохранившая столь малую часть человеческой анатомии. Маркграф де Салуццо пронзительно завизжал, когда его окатило мелкими брызгами, которые, однако, разили не хуже картечи. Его неповоротливое раздувшееся тело беспомощно взмахивало конечностями, которые хоть и были многочисленны, оказались слишком слабы. Стоя у кромки берега, Гримберт наблюдал за тем, как Лотар, испуская нечеловеческие крики, судорожно мечется по льдине, которая вот-вот расколется под его весом. То одна, то другая часть его тела оказывалась погружена в толщу смертоносной жидкости и, если и выныривала обратно, то в виде сточенной кости. Руки, ноги, подбородки, носы, ногти, зубы, выпирающие ребра – все это было лишь пищей для чудовищной концентрации кислоты, податливой и мягкой органикой.

- Извини, мой милый Лотар, - пробормотал Гримберт, не заботясь о том, будет ли его голос передан микрофоном, - Но мне пора идти. Надеюсь, мы еще погорим с тобой как-нибудь. Если, конечно, от тебя останется достаточно много…

Не останется – он уже видел это.

В последнем отчаянном прыжке маркграф де Салуццо попытался перескочить на соседнюю льдину, но та треснула под его весом, раздробившись сразу на множество осколков. Над бесцветной жижей поплыл полупрозрачный пар, когда Лотар погрузился в нее всем своим огромным разбухшим телом. Последним инстинктивным движением он попытался впиться всеми своими уцелевшими конечностями в край ближайшей льдины, но они оказались слишком слабы. Сквозь скрежет лопающегося льда Гримберт разобрал последний крик маркграфа – ужасный нечеловеческий вой, превратившийся в едва слышное верещание, когда отразившаяся волна полоснула по лицу Лотара, смывая с него всякое выражение вместе с кожей и мышцами.