Эрик Рассел - Избранные произведения в одном томе

— В числе прочего, лицом, фигурой и индивидуальностью, — объяснил Чарльз. — Он коренной мутант шестого типа, то есть хамелеон, с впечатляющей гривой белых волос и столь же впечатляющим голосом. Он может изобразить идола в любой момент, стоит ему только захотеть. Он способен вещать, как оракул, — если сперва выучит слова наизусть. Сам он не в состоянии придумать текст.

— Как-то не слишком внушительно, — заметил Рэйвен.

— Погоди, я ещё не закончил. Уолленкотт настолько хорошо вписывается в образ энергичного лидера патриотической организации, что его наверняка специально выбрали для этой роли. И так оно и есть на самом деле!

— Кто же его выбрал?

— Весьма жесткая личность по имени Торстерн, настоящий босс, который правит из-за кулис, оставаясь в тени, и будет править ещё очень долго после того, как Уолленкотта повесят.

— Кукловод, так сказать? О нем есть какая-нибудь интересная информация?

— И да и нет. Самое удивительное — он не мутант. У него нет ни одной паранормальной способности.

Чарльз немного подумал.

— Но он безжалостен, амбициозен, хитер, классный психолог, и его высокоразвитого мозга хватило бы на целую тысячу обезьян.

— Пешка с высоким интеллектом.

— Именно! И это многое значит в ситуации, когда выдающиеся способности вовсе не означают наличия выдающихся мозгов. Обладая первоклассным умом, даже пешка может управлять глупым телепатом; ее мозг может работать на долю секунды быстрее, чем телепат успеет прочесть мысли и должным образом среагировать.

— Знаю. Я слышал об одном или двух подобных случаях. Мутанту легче всего ошибиться, недооценив противника лишь потому, что тот — обычный человек. Кроме того, самих по себе способностей недостаточно, нужно ещё уметь их применить. Именно этим отличаются денебиане. Они в полной мере используют все, чем владеют. — Не скрывая своего беспокойства, Рэйвен направился к двери. — Но нам пока не придётся иметь дела с денебианами. По крайней мере, здесь. Наша непосредственная цель — Торстерн.

— Я с тобой.

Чарльз тяжело поднялся с кресла; его простодушный взгляд упал на Мэвис.

— Сторожи дом, дорогая. Если кто-нибудь спросит, скажи, что папа ушёл на рыбалку, но не сказал, что именно собрался ловить.

— Возвращайся, — велела она. — Целым и невредимым.

— При нашем странном существовании никто не может дать никаких гарантий. — Чарльз хрипло рассмеялся, его живот заколыхался в такт смеху, — Но я постараюсь.

С этими словами он вышел вслед за Рэйвеном, оставив Мэвис стоять на страже того, что принадлежало Земле, но не было земным.

Как и Лейна, она сидела в одиночестве, наблюдая и слушая, и ее главным утешением было то, что ее одиночество делят другие такие же молчаливые часовые.

На город наползал неизменный вечерний туман, лениво клубясь плотными желтыми облаками вдоль улиц и проспектов; облака становились все гуще по мере того, как невидимое солнце опускалось к горизонту. К полуночи туман всегда превращался в теплое влажное покрывало, в котором могли уверенно двигаться только неугомонные неспящие, слепые да постоянно шепчущие на ходу суперслухачи, отыскивавшие путь подобно летучим мышам.

В джунглях все было по-другому: деревья возвышались над туманом, окутывавшим равнины и долы. Поиск в лесу наверняка продолжался: над верхушками деревьев кружили вертолеты, по полянам рыскали охотники.

Чарльз и Рэйвен прошли мимо витрины магазина, где на экране огромного спектровизора шёл балет «Сильфида». По сцене грациозно плыла прима-балерина, бледная и хрупкая, как снежинка.

Но всего лишь в нескольких милях отсюда, в наступающей темноте, чудовищные твари и чудовищные растения обозначали границу между известным наполовину и вовсе неизвестным. Этот контраст мало кто замечал и мало кто о нем думал. К тому времени, когда большую часть населения планеты стали составлять ее уроженцы, давние мечты стали повседневностью, чуждое стало знакомым, старые фантазии сменились новыми, совершенно иными.

Чарльз остановился у витрины, глядя на экран.

— Взгляни на легкость и грацию, с которой она делает пируэты, — проговорил он, — на гибкость и изящество ее фигуры, на спокойствие и почти неосязаемую красоту ее лица. Посмотри, как она останавливается, колеблется, кокетничает и ускользает, словно редкая чудесная бабочка. Балерины — прекрасный пример неземных созданий, которыми человечество восхищалось в течение многих веков. Они очаровывают меня — и заставляют задуматься.