Андрей Васильев - Солнце и пламя

— Взять! — надсаживая и без того истерзанную глотку, приказал он. — Живо!

Но этих самых секунд хватило на то, чтобы Агриппа сунул ребенка Рози и толкнул ее к выходу в тоннели, а мне — на то, чтобы крикнуть ему:

— Ты с ней! Она не дойдет сама! И там могут ждать.

Он все понял так как надо и не стал спорить, как это бы сделал тот же Карл. Мой приемный отец на самом деле ориентировался в кривых подземных ходах куда лучше, чем мы. И при встрече с засадой, которая, несомненно, там была оставлена Форсезом на тот случай, если нам вдруг улыбнется удача, толку от него точно будет побольше, чем от меня или даже Эль Гракха.

Да и из города он наших друзей вывести сможет, хоть бы даже через сточные тоннели, как тогда, зимой. Я-то там сразу заплутаю, а он — нет.

— За нами не возвращайтесь, мы уже мертвы! — гаркнул Эль Гракх, вставая со мной плечом к плечу, и добавил чуть тише, только для меня: — Правда, напоследок еще успеем порезвиться!

Форсез, конечно, сволочь. Но умная сволочь, не отнимешь. Виктор нагнал сюда не самых умелых, зато очень массивных служителей ордена. Самых первых мы прикончили быстро, у нас был простор для боя, а потом нас просто стали прижимать к стенам там, где не было возможности развернуться. А мы как могли не давали им подойти к проему в стене, выигрывая минуты для тех, кто сейчас бежал по тоннелям. Это все, что нам оставалось.

Какое-то время я ощущал плечо пантийца, пока рубил и резал налитые жиром тела чернецов, но потом понял, что его рядом нет. А следом за этим на мой затылок обрушился удар и пришла темнота…

Сознание возвращалось ко мне частями. Сначала я услышал голос все того же Форсеза, приказавший кому-то:

— Еще на него плесни!

Речь, как оказалось, шла о воде, которой меня немедленно окатили. Тут я наконец открыл заплывшие глаза.

После пришла боль. И голова после удара гудела, и ребра, по которым, похоже, крепко потоптались, ныли неслабо.

А еще руки-ноги здорово болели — так, что аж мышцы трещали. Но оно и не странно — я был привязан к железной решетке, причем тот, кто мной занимался, свою работу знал. Пошевелиться никакой возможности не имелось, а кожа от натяжения чуть не лопалась.

— Ты снова с нами, фон Руг? — дружелюбно заметил Форсез. — Вот и славно!

— Где Эль? — просипел я и попробовал покрутить головой. — Что-то его не видать.

Камера была большая, но кроме меня, Виктора и еще пары чернецов тут в самом деле никого не было.

— Погорячился кое-кто, — скривил губы Форсез. — Перестарался. Пантиец получше тебя со сталью управлялся, много наших подранил, вот эти идиоты его и прибили. Одно месиво от твоего приятеля осталось, непонятно, где голова, где живот. Идиоты!

Я раздвинул губы в улыбке. Применительно к данной ситуации смерть была куда лучшим выходом, чем жизнь. Реван Эль Гракх напоследок показал этому уроду огромную фигу, и это очень здорово!

— Ты особо-то не веселись, — посоветовал мне Форсез. — Да, этот выкрутился. Но вас, если ты забыл, в подвале куда больше было. И остальным так, как ему, не повезло.

Врет? Или не врет?

— Знакомые вещички? — Форсез взял со стола, придвинутого к стене, шпагу в ножнах и сунул мне под нос. — А?

Клинок Агриппы. Это точно, я его оружие хорошо помню.

— Узнал, — прошипел Виктор. — Да-да, именно. Кстати, кем тебе этот старик приходится? Я ведь его вспомнил, он при Гае Петрониусе состоял, а теперь с вами околачивается. Как так? Почему он в подвал полез, ему-то зачем это надо? Я думал, он просто вас с вором свел, вот и все, а тут вон чего вышло.

— Всякое в жизни бывает, — выдавил из себя я. — Она, знаешь ли, на редкость разнообразна. Да ты у него самого спроси, чего проще?

— Спросил, — быстро ответил Форсез. — И он мне много чего порассказал. Просто хочу сверить ваши показания, чтобы понять, кто врет.

Вот тут уже я расхохотался, даже несмотря на то, что смех причинял мне нешуточную боль, как, впрочем, и любое другое движение.

Чернецы, находящиеся в камере, посмотрели на меня как на умалишенного. Как видно, нечасто местные посетители веселились от души.

— Что не так? — поинтересовался у меня Виктор. — Поясни.

— Этот человек сам мог развязать язык кому угодно. — Смех сменился кашлем, который я усиленно пытался задавить, потому что боль становилась нестерпимой. — Но заставить его говорить не смог бы никто, ни один из твоих заплечных дел мастеров, как бы хороши они ни были. Агриппа для этого слишком упрям.

— Хорошо, этот ход за тобой. — Шпага брякнула о стол. — И все-таки — кем этот человек тебе приходился? Интересно ведь.