Рост Толбери - Орден-I

Когда качели достигли зенита, инерции их хватило, чтобы ножки вырвались. Их движение вдруг прекратилось, Лиама выбросило, ударило о землю, он не успел ничего понять и почувствовать боль. Конструкция накренилась и упала на него сверху.

Хорошо, что он потерял сознание и не запомнил крик матери. Удар пришёлся ему на затылок, лишь чудом он не погиб на месте. Скорая ехала невыносимых двадцать минут. Реаниматолог подумал сперва, что маленькая голова лопнула от нагрузки, так всё было залито кровью и так страшно смотрелись разъехавшиеся куски кожи. Он подумал, что ничего не сможет сделать, и первые несколько минут лишь изображал работу, потому что не мог вынести взгляд матери и не хотел слышать её причитаний и обвинений. И лишь когда маленький Лиам вдруг издал судорожный вздох, он взял себя в руки и начал делать своё дело.

Лиам снова был в той палате, только что очнувшийся, маленький, напуганный таки, и не понимающий, где он, и что происходит. Мама была рядом, её лицо было бледным и тревожным. На нём ещё не отобразилось осознание того, что теперь всё будет хорошо. Она почти не спала и не ела, провела в больнице восемь дней, не отходила ни на шаг, пока её рёбенок был в коме.

Её руки обнимали очнувшегося Лиама, она шептала: «Мой малыш! Всё теперь будет хорошо! Ты жив! Малыш мой! Ты со мной!», её волосы падали на лоб, и он, наконец, вспомнил её запах и её лицо.

Мама.

— А ты куда собрался?! — кто-то грубо перевернул его и оттащил от камней, что впивались в живот. Перед глазами осталась лишь полоска света и обрывки знакомого голоса. — Твоя смена закончится, когда я скажу, агент Гадот! Сейчас вколем тебе консервантик и поедем. Вот так. Не забывай дышать, и делай это почаще, мать твою! И зрачки свои собери в кучу, смотреть на тебя страшно. Не изображай мне тут агонию! Агония — это мои отношения с женщинами. Я буду качать тебя, и держать в этом гадюшнике, пока не придумаю тебе хотя бы достойное оскорбление, вместо твоего тупого англосаксонского имени, для которого даже рифмы обидной не существует, хренов ты наркоман! Давай же, щенок, дыши, я с тобой ещё не закончил! Кто будет меня терпеть? Мне теперь нужно два человека, твою мать! Или хотя бы один разговорчивый. Медик! МЕДИК!

Голос Йована становился всё менее различимым, Лиам отдалялся от своего тела и от всех этих ощущений. Падал в колодец, полный тёмной и мутной воды. Мысли вязли, спутывались в клубок, их всё тяжелее было хватать за хвост и вытягивать на поверхность. Больно не было, только кто-то давил на его ребра со всей силы и было слышно внутри, как они трескаются.

Ничего страшного.

Снаружи доносились голоса, шум, крики, суёта. Неужели борьба всё ещё идёт? Сколько можно? Почему не настаёт тишина? Удары в грудь прекратились. Да, хватит уже, всё в порядке. Словно музыка медленно затухает. Как тот альбом старого и грустного блюза, который он слушал у одной из своих девушек между командировками. Так спокойно. И совсем не страшно. Что будет дальше?..

А дальше была здоровенная, декомпрессионная игла, пробившая его тело под ребрами. Он почувствовал каждый её миллиметр. Кровь больше не давила на легкие, боль возвращалась вместе со звуками, дырявым потолком, рваными вдохами и сосредоточенными мутными лицами.

Сердце неприятно сжималась, когда серб всем весом давил на него. Всё его тело снова кричало в панике и не хотело умирать.

— А-ха-хах, — задрав голову, истерически смеялся Йован. — Вот так, крепкий ты мудила! Давай! Выбирайся!

Лиам снова был тут. По его груди словно грузовик проехал. Медики отстранили серба и теперь копошились над ним с удвоенной силой, сняли с него жилет, разрезали одежду и пытались сделать так, чтобы он пережил этот день. Его сердце так устало, оно вжималось куда-то в угол груди, когда в него раз за разом разряжали дефибриллятор.

Ещё удар. И вдох. Насильственый. Словно ему в лёгкие выливают кипяток, он жжёт каждую альвеолу и бронх, колыхается и хлюпает внутри. Почему он не может дышать сам? И нужно ли ему это вообще?

Тут только боль. А там было так спокойно и тихо.

— Есть синусовый ритм! — прокричал незнакомый голос с какой-то ноткой радости.

— Слишком уж много крови потерял, чёрт. Лёгкие на ладан дышат, рука устала. Несите ещё пакет! Надо его как-то стабилизировать и вести. Он уже должен быть на столе у хирурга.

Зрение сфокусировалось на чём-то большом и подрагивающем. Принц Винцелл стоял на коленях, он всё ещё был жив. Вокруг него копошились люди в белых халатах, они пытались извлечь крыло ангела из живота этой важной птицы. Бекки с тревогой бегала вокруг и выкрикивала им приказания. Какая неравная атмосфера. А вот принц спокоен.