Гарет Пауэлл - Арсенал ножей

Я проверила орудийные системы: удерживают ли в прицеле ангар, в котором затаилась «Злая Собака».

— Кроме того, — добавила я, — им, считайте, повезло, если эти двигатели не взорвутся. Их в последний раз запускали во времена крестовых походов, задолго до открытия Америки.

Бошняк шевельнул колючей бровью:

— А я думал, историк здесь я.

— В Академии я изучала курс военной истории.

— А теперь вы ее творите.

Он произнес это с угрюмым безразличием, но сама мысль укрепила мою решимость.

— Да, — признала я, — творю.

Бошняка я, похоже, не убедила. Он показался мне взъерошенным и совершенно не в себе. Думаю, дай ему шанс сбежать в прежнюю комфортную жизнь академического ученого, он бы не колебался.

— Итак… Что мы будем с ним делать? — Он кивком указал на медлительно разгонявшийся ковчег.

— А что мы можем? У него масса не меньше ста миллионов тонн. Прикиньте инерцию. Он наших ракет и не заметит. Нам его не затормозить.

— А если он налетит на нас?

— Уверена, что мы сумеем уйти от него задним ходом.

— А если вы ошибаетесь?

— Сдадим в сторону.

Бошняк, явно неуспокоенный, продолжал хмуриться. Запустив руку под жилет, в карман спортивного костюма, он извлек красный носовой платок и промокнул лоб.

— Не могу понять, — снова заговорил он. — Столько трудов, чтобы уничтожить единственный корабль. В смысле, велика ли в нем угроза?

Я обратила на него взгляд, отработанный на плацу:

— Не знаю, как заведено в ваших местах, господин Бошняк, а у меня здесь работа, и я не уйду, пока не достигну цели.

Старик сунул платок в карман и выкатил желтоватые, подернутые жилками глаза:

— И что же это за цель, капитан Судак?

Он походил на обросшего бородой отшельника, взъяренного нарушителем его уединения. Впрочем, ответить я не успела, потому что корабль ворвался в оба наших сознания, вбивая в них слова телепатическим молотом.

«Нашей основной целью было проверить, не замешан ли враг в крушении „Души Люси“. Ее мы достигли. Вторичная цель — принуждение к миру всех боеспособных судов человечества, в том числе и особенно — „Злой Собаки“».

Бошняк прижал ладонь к виску, поморщился от напора мысли.

— Но чего ради? — спросил он. — Чем они теперь вам опасны?

«В прошлом „Злая Собака“ имела связь с флотом. Она говорила непосредственно с нами. Она заглянула в нашу коллективную душу. Существует, хотя бы и весьма отдаленная, возможность, что она проникла в наши материальные или стратегические слабости. И потому из всех принадлежащих человечеству кораблей она представляет величайшую угрозу исполнению нашей миссии и как таковая должна быть уничтожена».

Бошняк помотал головой.

— Так нельзя, — пробормотал он. — Это безумие.

«Это необходимость».

— Осквернять священную реликвию? Провоцировать войну, чтобы убить и без того раненый корабль? — Он запустил руку в копну непокорных волос. — О да, донельзя благоразумно!

Бошняк свирепо уставился в потолок, но корабль не стал ему отвечать. Очевидно, уже сказал все, что хотел. Старик медленно опустил узловатые руки и взглянул на меня.

— Это же бред, — произнес он. — Вы-то понимаете?

Я покачала головой. Да, флот действовал грубо и непривычно для нас, но я все же верила, что он искренне стремится спасти человечество от самого себя и от плавающих в гипере драконов. Выступить против них означало бы для меня объявить себя врагом рода человеческого. Предательницей. Переходный период, может, и болезненный, но в конечном счете он приведет к миру и безопасности для будущих поколений. Я не позволяла себе согласиться с Бошняком. Не могла допустить, чтобы либеральное чистоплюйство сорвало величайшее событие в истории человеческой расы. Я ощущала, как где-то в глубине моего существа гневается и рыдает надежно запертая поэтесса. Но я в ней больше не нуждалась. Я снова была солдатом, у меня было задание, и будь я проклята, если позволю встать у меня на пути этой отброшенной половине души или смешному ученому старцу.

Я сцепила пальцы и сказала:

— Алексий, прошу вас уйти к себе и оставаться в каюте до дальнейших уведомлений.

Он захлопал глазами:

— Вы запираете меня в каюте?

— На время.

— Не имеете права, — взъерепенился он. — В смысле, чего ради? Нас здесь только двое.

— Я нахожу ваши постоянные колебания контрпродуктивными.

— Как это надо понимать? Вы боитесь спора?

Не расцепляя пальцев, я потянулась до хруста в костяшках.

— Я ничего не боюсь. Просто считаю, что вам лучше будет ограничиться выделенной вам каютой.