Тахера Мафи - Одолей меня [litres]

– На самом деле это легко представить, – с выражением ужаса на лице говорит Касл. – Если они увеличат способности Эллы так, как они сделали с ее сестрой, то она станет ходячей атомной бомбой. Она сможет вызвать колоссальные разрушения. Мучительную боль. Смерть тогда, когда они пожелают. Через огромные расстояния.

– У нас нет выбора. – Голос Назиры звонкий и резкий. – Мы должны убить Иви.

Я безучастно смотрю на всех и признаюсь:

– Я уже это сделала.

Всеобщий вздох проносится над толпой. Аарон рядом со мной застывает.

– И теперь, – продолжаю я, – должна убить свою сестру. Это единственный выход.

Штаб-квартира Нурии одновременно и странная, и красивая. Им не нужно зарываться под землю, потому что Нурия умеет насыщать объекты своей энергией – такое развитие наших способностей не мог предвидеть даже Касл. Палаточный городок Прибежища окружен со всех сторон частоколом из осветительных столбов высотой в двадцать футов. Весь свет, объединенный силой Нурии, создает барьер, который мешает смотреть в направлении их лагеря. Она говорит, что ее силы хватает не только чтобы ослеплять, но и использовать свет для искажения звука. И хотя они живут вот так, в открытую, их слова и действия надежно защищены от посторонних глаз и ушей. Обнаружить их может только тот, кто знает, где искать.

И вот уже десять лет они живут здесь в полной безопасности.

Солнце начинает клониться к горизонту, когда мы наконец добираемся до городка – огромного зеленого поля, утыканного палатками кремового цвета. Картина настолько завораживающая, что я не могу не залюбоваться ею.

Все небо исчерчено полосами огня, золотой свет пропитывает воздух и землю. Зрелище прекрасное и суровое, я невольно сжимаюсь, как от порыва ледяного ветра.

Элла берет меня за руку.

Удивленно смотрю на нее, она в ответ улыбается, закатное солнце отражается в ее глазах. Чувствую ее страх, ее надежду, ее любовь ко мне. Есть и еще какое-то чувство, что-то вроде… гордости. Оно слабое, но определенно есть, и я счастлив за нее. Элла должна гордиться собой. Да, мой отец восстал из мертвых; да, Сектор 45 не в наших руках, однако влияние Эллы игнорировать больше нельзя. Нурия говорит, никто по-настоящему не верил в смерть Эллы, и сейчас, это точно, – сейчас, когда распространилось известие, что она жива, – она стала еще более популярной. По словам Нурии, ропот и возмущение нарастают. Люди так отчаялись, что готовы действовать, объединиться и восстать против Оздоровления. Ряды сопротивления увеличиваются. Гражданские понимают, что вместе они сильнее. И Элла – лидер, за которым они пойдут. Все только о ней и говорят.

Для многих она стала символом надежды.

Я стискиваю ее руку, улыбаюсь в ответ, а когда ее щеки заливает румянец, еле-еле справляюсь со своим желанием покрепче ее обнять.

С каждым днем Элла удивляет меня все больше и больше.

Мой разговор с Кенджи вопреки всему не выходит из головы. Меня одолевает ноющее чувство, что эта передышка среди тяжелых ужасных дней – моя единственная возможность счастья. У нас постоянные боевые действия: мы либо боремся за жизнь, либо убегаем, спасая жизнь, – и нет никакой гарантии на будущее. Никакой гарантии, что я проживу еще год. Никакой перспективы состариться. Меня наполняет чувство…

Я так резко останавливаюсь, что Элла едва не падает.

– Ты в порядке? – спрашивает она, сжимая мне руку.

Я киваю. Смущенно ей улыбаюсь, бормочу извинения, и мы продолжаем путь, но…

Числа не дают мне покоя.

В конце концов, не поднимая взгляда, я спрашиваю:

– Кто-нибудь знает, какое сегодня число?

И кто-то отвечает, голос из толпы, я не могу определить кто. Подтверждает мою догадку.

Завтра – мой день рождения.

Мне исполнится двадцать лет.

Завтра .

Открытие как громом поражает меня. Этот день рождения, безусловно, будет отличаться от прежних, потому что моя жизнь меньше чем за год кардинально изменилась. Почти все теперь по-другому. Год назад я сам был другим. Мучился из-за ужасных, губительных отношений с чуждым мне человеком. Год назад тревожность так портила мне жизнь, что достаточно было побыть наедине с собой каких-то пять минут, и я потом долго страдал. Я целиком и полностью зависел от ежедневных дел и распорядка дня, намертво привязавших меня к бесконечному ужасу моей службы. Я без причины становился упрямым. С человечеством меня связывала лишь тоненькая ниточка. Я все время чувствовал себя диким, почти безумным. Мои мысли и страхи были такими мрачными, что я проводил почти все свое свободное время или в тире, упражняясь в стрельбе, или в недрах Сектора 45, занимаясь на тренажерах-симуляторах, созданных мной специально, тут мне нечем гордиться, для того, чтобы раз за разом убивать самого себя.