Дмитрий Янтарный - Исполнение

Мизраел же вернулся в замок и поспешил в комнату Ариадны. Он не стал ничего говорить Дитриху и Меридии про состояние принцессы, дабы не беспокоить их. Но три назад назад случилось странное… и страшное. Ариадна начала с кем-то говорить во сне. Он кричала, умоляла, говорила, обвиняла, просила… и не было этому конца. Вот и сейчас он, заходя в комнату, уже слышал знакомые реплики…

— Ты не желаешь меня слушать, потому что я твоя совесть. Твоя совесть не погибла, и ты всё ещё способен на сострадание…

— Ты сделал своё существование серым и безжизненным. Где жизнь, где радость, где Цвет? Что это за божественность, в который ты чернее ночи и равнодушнее мертвеца? Почему ты не хочешь уйти дальше? Неужели там тебя никто не ждёт…

И самая частая реплика, которую принцесса выкрикивала каждые полчаса:

— Хватит существовать в этом Кошмаре! Проснись, брат мой, проснись! Ты можешь очнуться, ты должен очнуться, проснись же, проснись!..

Мизраел, к своему сожалению, знал, с кем говорит Ариадна. Воля её, дарованная Лазурью и Пурпуром, была так сильна, что даже проклятие Цвета не смогло запереть её в бессознательном. Подобно Лиале, Ариадна открыла в себе силы путешествовать по духовным путям. Вот только если Лиала ходила по уже готовым тропам, то Ариадна волей пробивала собственные. И воля её оказалась настолько неудержима, что она смогла даже добраться до духовного воплощения… Убийцы. Вот только убедить его она никак не могла, как бы ни пыталась. И лишь сжигала в себе и без того скудный запас сил.

— Ты справишься, девочка моя, — прошептал Мизраел, взяв старшую дочь за руку, — ты будешь жить. Ты будешь радоваться жизни. Даже если мне придётся умереть ради этого. Я клянусь тебе, что так и будет…

Дитрих же с Меридией летели через океан. Юные драконы были настолько рады воссоединиться, что, едва они достигли суши, как при первом же привале устроили танец радости, который сами же и придумали за год медовых скитаний по драконьему архипелагу. Однако радость длилась недолго. Уже через пару минут Меридия обратилась в человека и прижалась к морде Дитриха.

— Не могу. Не до веселья мне, — грустно сказала принцесса, — наши сёстры лежат без сознания и умирают, а мы тут веселимся…

— Цвета пообещали мне, что поддержат жизнь в принцессах до тех пор, пока я не встречусь с Убийцей. Уверен, они сдержат своё слово, — ответил принц.

И всё же настроение было омрачено этими думами. И Дитрих, и Меридия думали о своих сёстрах, о тех, кто принял на себя первую волну недовольства Цветов. Впрочем, Дитрих справедливо рассудил, что сейчас об этом сожалеть уже поздно. Во-первых, конкретно его вины в том нет: когда и сколько информации ему сообщить — решал Уталак, следовательно, с него и главный спрос. Во-вторых, это совершенно не помешало ему слетать в Тискулатус и навести порядок в своём прошлом, если так можно выразиться. Ну и, в третьих, его сёстры, в конце концов, чистокровные принцессы. Следовательно, откат от боли Цветов сопровождал их всю жизнь. И вряд ли то, что с ними сейчас происходит, им так уж незнакомо болезненно.

Последняя мысль, которую принц уцепил-таки краешком сознания, изрядно его напугала. Как, когда он научился думать так жестоко и расчётливо? С каких пор стал понимать, кому и сколько страданий будет не только не опасно, но даже и полезно? И снова перед глазами встал убитый человек Вернон, который так и не смог простить ни Дитриху нынешнему, ни Дитриху прошлому его слабости. Слабости, из-за которой его сестра, отданная в любовное услужение человеческому принцу, впоследствии не смогла получить его покровительства и погибла…

— Милый, что с тобой не так? — спросила принцесса, от которой не укрылось смятение Дитриха. Тот настолько ушёл в себя, что даже не реагировал на то, как Меридия в уже человеческом облике обнимала его морду и изредка дула в ноздри. Хотя обычно он очень любил такие проявления ласки.

— В Тискулатусе мне пришлось совершить убийство, — подумал тот в ответ, — и теперь я не могу найти себе покоя. Мне всё время кажется, что можно было решить вопрос мирно. Что не нужно было убивать. И мне кажется, что из-за этого я становлюсь более жестоким, расчётливым и равнодушным.

— Поверь, милый, в той ситуации смерть была самым милосердным выходом, — Меридия обняла сиреневую морду и стала почёсывать мягкое жёлтое горло, — даже если бы и остался этот человек в живых — что бы его ждало? С учётом того, сколько времени он до этого вставлял палки в колёса Освальду, крайне сомнительно, что король просто так отпустил бы его. А даже если бы и отпустил — каково ему было бы жить с пониманием, что всю свою жизнь он потратил на никому не нужную месть? Поверь, милый, всё, что ни делается — всё к лучшему. Простая, честная смерть — это далеко не самый худший вариант.