Анатолий Матвиенко - Де Бюсси и инфанта

– Все три решения имеют свои минусы. Я предпочту быть вам полезен.

– Полезен… Чем же? – она оставила окно и села за обширный письменный стол, слишком большой по сравнению с её ладной фигуркой, когда колокол малинового платья скрылся от моих глаз за столешницей.

Исабель неуловимо переменилась с нашей последней недавней встречи. Бегство штатгальтера сеньора Хуана и фактическое принятие единоначалия над Южными Провинциями в период, когда висела угроза со стороны Севера, всё это оказало на неё влияние. Девочка несла ответственность за целую страну, не имея ни королевского титула, ни выборной должности. А тут ещё и я свалился на голову, да не один, с оккупационной армией на закорках!

– Поверьте, ваше высочество, в Новом Свете пришлось брать штурмом туземные города. Думаю, смогу указать на слабые места в обороне.

Она придвинула бумагу и перо, обмакнула его в чернильницу, затем, поколебавшись секунду, как-то странно глянула на меня, очевидно, принимая непростое решение.

– Стража!

Немедленно ввалились пятеро верзил, двое уставились на Исабель с выражением «чего изволите?», остальные вперились в меня, готовые разорвать.

– Что вы надумали, ваше высочество?

– Я нашла выход из положения, ваше сиятельство. Возможно, вам он не понравится. Но это не имеет значения. Сеньор Хуан немного научил меня шахматам, и я вижу ваше положение – цуцванг, любой ход ведёт к потерям. Но жизнь идёт не по шахматным правилам, один ход лучше пропустить, не становиться врагом ни мне, ни французскому герцогу. И я помогу временно выйти из игры. Капитан! – обратилась она к солдафону с самым блестящим панцирем. – Этот человек подозревается в шпионаже. Взять его под арест до трибунала! Заберите оружие, он опасен.

– Да, ваше величество!

Меня скрутили и обыскали. Забрали практически всё, кроме пары спрятанных в обшлагах камзола метательных звёзд.

– Аккуратнее, капитан. Всё же пленник – лицо титулованное, маркиз. Обращайтесь с его сиятельством подобающе.

– Непременно, ваше величество!

Она не противилась обращению «ваше величество», полагающемуся только её отцу и мачехе, очевидно, чувствовала себя здесь настоящей королевой. Пусть тешится! Вот только арест – это уже слишком.

Вежливость конвоиров продержалась до выхода из коридора, ведущего в кабинет и личные покои инфанты. Стоило сойти по лестнице на этаж ниже, и я тут же получил мощный тычок рукоятью меча по рёбрам, однозначно предупреждавший: не баловать!

Прогулки по Брюсселю в компании Ногтева протекали приятнее. Сегодня горожане шарахались от меня, словно насильника, убийцы и растлителя малолетних. Герцогский дворец не имел удобств Вавеля с собственной подземной тюрьмой, меня привели в городскую. Встретивший нас офицер, надменностью и непробиваемым упрямством похожий на испанского гранда, долго ворчал, что приличных камер для всяких там графьёв нет и в помине, тем более всякого маркизского… чуть было не прозвучало «отродья», но паскудник встретился со мной глазами и осёкся. Понял ведь, что могу и выйти из тюрьмы, не забыв подробности вселения.

– В одиночку его!

В отличие от Вавеля, давшего единственный опыт тюремного заточения в этом мире, здесь было тепло и не так воняло, оправляться предстояло в деревянное ведро с водой, выносимое по случаю пленникова титула с ежедневной регулярностью. Камера располагалась на втором этаже, всё уютнее, чем в подвале. Еда… если серое месиво называть едой, для употребления внутрь не годилась совершенно, думаю, им удалось бы потравить крыс. В общем, я объявил голодовку, не по идейным соображениям, из одной лишь брезгливости. Меблировка – дощатый топчан. Ординарным узникам стража не дозволяла на него опускаться кроме как ночью, маркизу разрешила.

Оконце в три ладони шириной показывало мне облачное нидерландское небо, если привстать на цыпочки или взобраться на топчан – крышу какого-то здания. Тоска… Скоро пролёт птиц начну воспринимать как целое событие.

Единственным развлечением остались разговоры перекрикиванием через решётку, правда, время от времени по коридору проходил тюремный чин и лупил плёткой каждого, прильнувшего к прутьям. Я на всякий случай сразу отступал на шаг, потому что наступит день, когда-нибудь из тюремщиков не вспомнит о высокородности зэка де Шато-Рено и врежет от души.

Так, в полумраке, голоде и злости от зря растрачиваемого времени тянулись дни. Целых два дня. Потом ещё один. Похоже, обо мне забыли. Раз полагался трибунал, должен появиться какой-то следователь? С традиционным предложением: во всём признайтесь, и вам ничего не будет. Знаю-знаю, ничего хорошего не будет точно. Никто мне ничего не предложил.