Анатолий Матвиенко - Де Бюсси и инфанта

Он даже спорить не стал. Вытащил седельные пистолеты и принялся их заряжать.

– Брат, давай так начнём. Я заряжаю, ты стреляешь. Из тебя лучший стрелок. Звёзды я ловчей кидаю. А навалятся со всех сторон – рубимся спиной к спине до последнего… Не возражай. Я без тебя в этом краю пропаду. Коль помирать – так вместе. Но мы ещё поживём. Бог не выдаст…

Ждать пришлось долго, не менее часа. Без солнца на низком свинцовом небе и без часов я определял его плохо. Собаки брехали поблизости, но не подбегали, кто-то их держал на поводке и не спускал.

Потом прозвучали команды по-испански, донёсся звон многочисленных железяк. Думаю, конные доны кихоты дождались пеших санчо панс, выстроились и пошли в лес.

– Приближаются, с-суки, твари гнойные, мать их… в…

Павел, как истинный русский, для поднятия боевого духа взбодрился непечатными выражениями. Я тоже что-то проскрипел подобное, слова вроде «благослови, Господь, оружие наше ради дела праведного» показались фальшивыми.

Первыми на нас выскочили две собаки. Стремительные узкие туловища мелькнули среди кустов. Я узнал их. Гальго, превосходные испанские борзые, такие принадлежат только грандам. Обе заливались истеричным лаем.

Люблю собак. Поэтому пистолет поднял с тяжёлым сердцем. Под сводами леса грохнул первый выстрел.

Гончая завизжала, закрутилась, раненная легко. Второй благоволила собачья фортуна – пистолет дал осечку. Но яростное гавканье затихло, когда морда показалась между двух осинок, Ногтев всадил ей звезду прямо в раззявленную пасть. Лай сменился хрипом.

– Прости меня, Боже, – смурно обронил воевода. Он, как и я, за безответных животин переживал куда более, чем за людей, часть из которых непременно сейчас умрёт. Человек выбирает, идти ли ему в бой, собака лишь следует выбору человека…

Я заколол обеих шпагой.

Собачий лай стих, но уже послышался треск веток, ломаемых солдатскими сапогами. Всё, нас обнаружили!

Мы вдвоём – не шестьсот ронинов-самураев. Но и лес – не палуба корабля. Здесь не выстроишь копейную фалангу, не бросишься шестеро на одного, деревья мешают и родельеросам, и аркебузирам. А у нас осталась только партизанская тактика – стрелять и тикать.

Я стремительно опустошал запасы пороха и свинца, стараясь выпустить пули из четырёх стволов очень быстро, чтоб потом за клубами порохового дыма уйти кувырком с линии огня – в ответ тут же грохотали аркебузы и мушкеты. Стрелял с колена и лёжа, испанские пули сшибали кору с деревьев прямо над головой, тонкие стволы перешибало пополам. С-с-суки, сколько же вас?!

Мои остроконечные пули под нарезные стволы закончились. Глаза разъедало, руки почернели от пороховой гари, уши не слышали вообще ничего. Ногтев жестами показал – со своими гладкоствольными он лучше управится, заряжай! Мы поменялись ролями, но только мой спутник разрядил оба ствола, как за спинами я заметил просвет. Лес кончается, там – поле. Мы выскочим и будем как на ладони, а стрелки с длинноствольными мушкетами начнут лупить по нам под прикрытием деревьев!

Я дёрнул Пашку за рукав, мы опрометью побежали вдоль опушки леса, во фланг испанской цепи. Сейчас любое, пусть самое мелкое ранение… Да что ранение – даже подвёрнутая лодыжка обрекает на смерть! Сдаваться на милость победителя поздно, испанский предводитель немедленно казнит нас – не только за своих людей, но и любимых собак. И формально прав будет, мы же пролили первую кровь.

На последнего испанца в цепи я налетел неожиданно для себя и для него, а спасся только благодаря стремительности шпаги – выхватил и всадил её под козырёк шлема, пока тот только поднял меч. Собачья кровь смешалась с человеческой.

Сбоку раздался крик, Павел вторично метнул звезду и вынужден был отбиваться от раненого родельерос. Шпага влетела в щель между кирасой и шлемом, я потащил Пашку прочь, пока не окружили. Ввязываться в индивидуальные дуэли смерти подобно!

Мы носились по лесу дотемна. Я выбился из сил, да и витязь начал сдавать. Думаю, закованным в панцирь пришлось ещё хуже. Крики преследователей неслись со всех сторон, но уже не образовывали плотного кольца. Кто-то устал, да и прорядили мы их. Главное – не позволили приблизиться.

– Что дальше, брат? – просипел Пашка.

– А я знаю? Сидел бы ты в таверне и ждал меня.

– И зря ждал, потому что ты бы уже кормил ворон, – резонно возразил витязь. – Надо бы к лошадям вернуться.

Легко сказать. За всей суматохой я начисто утратил чувство направления. Постоянные стычки, зигзаги, необходимость огибать многочисленные болотца привели к тому, что никто из нас даже примерно не знал, где дорога от Брюсселя на Амстердам. В сапогах хлюпало.