Николай Бесфамильный - Анархист (СИ)

Вздыхают, жалуясь, басы,

И словно в забытьи,

Сидят и слушают бойцы,

Товарищи мои...

Он играл, а все слушали. Леший сам обожал звук гитары, дребезжание струн... Когда человек любит то, что делает, мир переворачивается наизнанку. И пусть все войны подождут.

Он закончил играть, но один из собравшейся толпы выкрикнул:

- Харе скуку на людей наводить! Давай весёлое!

Леший ухмыльнулся. Посмотрел на измазанные в муке руки и продолжил играть, начав новую песню:

В прадеда в сарае, саблю откопал я,

Пулемет, патроны, хоть руби дрова,

А еще нашлось боевое знамя,

Где на черно-белой краске

Череп и слова:

Анархия - мать порядка, свобода или хана!

Анархия - мать порядка, весёлая страна!..

Он пел, одновременно перебирая струны и поджимая лады. Леший смотрел на окружающих: они сидели завороженные, словно он делал что-то необычное, нелогичное, не соответствующее привычному стилю. Когда анархист закончил, наступила тишина.

- Ну ты дал, седой... - протянул один из сидящих, - Лучше Йорша спел на его же гитаре.

- Анархия складывается из таких моментов... - начал разговор Леший, передавая гитару владельцу. - Контроль народа, вседозволенность власти, все это ни к чему хорошему не приводит. Сами все понимаете, - отряхивая рукава старой демисезонки, сказал он и спросил: - На голове муки много?

- Тут это, брат... - сказал тот же человек, протягивая разбитое женское карманное зеркальце. - Не мука это. Седой ты.

Леший не поверил и взял зеркало. Своё отражение пришлось ловить в буквальном смысле - освещение не позволяло рассмотреть шевелюру. Его лицо мгновенно изменилось, стало грустным и печальным. В потрескавшемся зеркальце он увидел совершенно иного человека, вернее, альбиноса, который сидел среди обычного народа. В этот момент ему не хотелось делать абсолютно ничего, даже жить. Он забыл о просьбе взять кейс, найти остановить Демона... Сколько караван ехал? Неделю, год? Нет, Лешему казалось что он потерял свою жизнь. Весёлый и седой, чем не лучшее сочетание? Он молча встал и отдал вещицу хозяину.

- Меня, если что, Мересом зовут. - принимая зеркальце, ответил человек.

- Мне все равно, Мерес. - грубо бросил Леший и аккуратно проходя сквозь толпу, увидел человека, лежащего в палатке. Лица у него не было; глаза и нос затянулись толстой кожей, лишь губы периодически что-то нашептывали. Леший обернулся: у костра все также болтали и изредка показывали пальцем в его сторону. Тогда он подошёл ближе и прислушался к беспорядочному бубнёжу ущербного.

-...снизойдет вода на якорь... и построен будет ковчег спасения...

Леший ухмыльнулся. Сколько таких жертв радиации раскидано по закоулкам метро? Он представил, как такой человек изо дня в день бубнит одно и тоже. Нет, в подземных городах подобных инвалидов гораздо больше. Десятки, сотни, что уцелели на поверхности и все они бубнят изо дня в день похожие как на одну фразы о Великом конце. Что заставляет их говорить бессмыслицу? Выработанные рефлексы, или же испуг... испуг чего-то иного, чего не упоминалось даже в Библии?

- Снизойдет Потоп, который уничтожит станции, уничтожит людей, уничтожит Великую расу выживших... верх возьмёт человек... переживший себя. Он умрёт за идею... лучшая вера... Лишь железная дорога унесёт его в путь.

Леший отшатнулся. Губы безликого не прекращаемо шевелились, только теперь он не говорил, вообще не издавал звуков.

- Ты на Банона не реагируй, он всегда такой, - окликнул его Мерес. - Ты, ведь выживший, да?

- Смотря где, - бросил Леший. - Ноги немеют, головы не чувствую, думаю сдохну.

- Дурак ты... Тя как звать?

- Леший, - просто ответил он. - Я в детстве сирень хавал.

- Тебе видимо к Шуудану назначено?

Леший не знал к чему клонит Мерес, но тон его не понравился.

- Шо вы наглые все такие... - протянул он. - Дайте отойти. Я чуть не помер, а меня все гонят.

- Каравана неделю не было, за это время к тебе накопились вопросы.

- Шли бы эти вопросы в туалет, - бросил Леший, идя к кабинету местного главнюка. - В помойную яму, лучше.

- Ну-ну, седовласка, - ответил Мерес, и направился к костру. Сел, закурил самокрутку и обратился к худому длинноволосому музыканту: - Йорш, играй давай, скучно.

Тот кивнул, уже подкручивая колки. Спустя полсамокрутки Мереса, на станции вновь зазвучали привычные ноты анархизма и вседозволенности. Им было плевать на то, что практически все спали, Йорш играл для публики.

Солдат шёл по улице домой, и увидел этих ребят.

"Кто ваша мама ребята?" - спросил у ребят солдат.