Михаил Лысенко - Девочка ищет отца

Он помолчал, потом спросил у Пыжа:

– Страшно?

– А тебе будто бы – нет! – сказал Пыж.

– Не переживай! – хлопнул Баркас его по плечу. – Это не больно. Ты будешь, как будто нарисованная фигурка: вырежут из одной картинки и приклеят – в другую.

– А тебе откуда знать, больно это или нет. Кто у картинок об этом спрашивал?

– Вот и у тебя никто ничего спрашивать не станет: щёлк ножницами – и ты уже во главе Пиндосии.

– Щелк! – передразнил Бек. – Если бы так. Нам же ещё и биографию перереклеят! Хорошо, хоть память оставят.

Он зябко повёл плечами. Достал последнюю сигарету из пачки, прикурил…

– …Так что получается: нас сотрут из одного места, а потом нарисуют в другом?

Монолит перевёл зеркальные зрачки на Пыжа задавшего вопрос.

– Копирование личности – аморально! Будет осуществлёна только темпорально – событийная подгонка под нужный результат. При этом ваша личность останется неизменной, включая все навыки и память последних событий. Прибавится только опыт и знания за перепрожитые, так сказать, годы.

– То есть мы проживём жизнь заново и подругому?

– Уже прожили, – Баркасу показалось, или по лицу Лёшки-Монолита проскользнула усмешка. – Вы уже четверо самых могущественных правителя планеты. Вам осталось только слиться с ними личностями.

– Настоящее изменило прошлое? – спросил Баркас.

– И что такого? Причинно-следственные связи работают в обе стороны. Как в математике: есть деление, и есть умножение.

– И зачем было такой огород городить? Нельзя было, что ли как-то это всё проще оформить? – спросил Бек. – Вообще, почему мы? Никого не нашлось достойнее?

– Потому что вы избранные.

– И кто же нас избрал? – спросил Пыж.

– Не тупи, – ткнул его локтём Бек.

И тут впервые подал голос Гробовщик:

– Алеся обо всём знала?

Ни один мускул не дрогнул на «лице» Монолита, но все почувствовали неприязнь, с которой он ответил Гробовщику:

– О конечной цели – да. О методах воплощения – нет.

Гробовщик помолчал, обдумывая услышанное, потом спросил:

– И какова же конечная цель?

– Люди будут жить долго и счастливо, – ответил Монолит. – Те, что останутся…

Бек погладил лысую голову, сказал:

– Жаль, что водки нет. Выпили бы «на посошок».

Пыж посмотрел в потолок, будто силясь рассмотреть в невообразимом далеке огромную каменную глыбу, которая через тридцать лет прихлопнет всё человечество. Или не прихлопнет.

– Вот будет прикол, когда окажется, что ничего там не летит, – сказал он. – Или наоборот – летит, но вмажется в Землю в любом случае.

– Тому, кто может время отматывать назад, я думаю, ничего не стоит изменить траекторию какого-то там булыжника, пусть он и величиной с полуостров Таймыр, – сказал Бек. – Хотя это – натуральнейший шантаж: или вы уничтожите две третьих человечества, или я уничтожу всех! И как я на всё это подписался?

– Монолит он такой, – подал голос Гробовщик. Он сидел на чьём-то рюкзаке и, задрав рваную штанину, снимал с ноги бинт, пропитанный черной коростой.

– Никогда не думал, – продолжил он. – Что Высший разум окажется такой скотиной.

Он покачал головой, сказал сокрушённо:

– Леська, Леська, какая же ты дурочка!

– Она не виновата! – горячо вступился за девушку Пыж. – Она же хотела, как лучше. Вот и загадала желание. Кто ж знал, что исполнять его будет эта… Этот…

– Исполнять его будем как раз мы, – усмехнулся Баркас. – И суждено нам стать величайшими злодеями в истории человечества. Шесть миллиардов трупов – такое никто ещё не устраивал.

– Ну, так давайте сейчас договоримся, кого станем мочить, а кого прибережём. Я предлагаю… – начал, было, Пыж, но его перебил Баркас.

– Договариваться потом будем, – сказал он, нервно потирая ладони. – И не один раз, будь уверен. Ещё тошнить от всех этих переговоров будет. А пока мы ещё не стали сволочами, каких не видывал белый свет – давайте просто посидим. Молча.

Но и посидеть в тишине им долго не дали.

Мелко, потом сильнее и сильнее, затрясло. Все подскочили на ноги, испуганно озираясь, глядя, как отскакивают остатки плитки от пола, как сам пол идёт трещинами, и как сквозь эти трещины, будто живые, лезут наружу, словно прорастают, четыре железнодорожные узкоколейки, уходящие каждая в свой тоннель.

Не успела опасть пыль, от которой у всех заслезились глаза, а Бек стал безудержно кашлять, загудело, застучало, и в комнату с четырёх сторон вкатились по инерции четыре небольшие конструкции, похожие на мотодрезины. Вкатились и остановились, уткнувшись в тормозные барьеры, которыми заканчивалась каждая узкоколейка.