Ян Бадевский - Лимб

— Знаешь что... — Ольгерд посмотрел на Рыка. — Думаю, из нашего подвала ушла зима. Тебе придется привыкать к новому укладу, дружище.

Бытовая магия умерла.

Или умрет в ближайшую неделю.

Демиурги на прощание кое-что рассказали Знающему. Раскрыли тайну пророчества о руническом ребенке. Написано пророчество было одним из ниров. Написано и подброшено в Китоград — в период наивысшего расцвета Державы Четырех Сторон. Тогда сверхразум был способен заглядывать в будущее и просчитывать события на тысячи лет вперед. Они предвидели всё, даже визит мастера, окончательное разрушение Сети и войну со жнецами. И каким-то непостижимым образом снабдили потомков оружием, способным дать отпор чужакам, защитить Преддверье. Теперь Ольгерд знал правду. Вот только эта правда больше никого не интересовала.

Нечто теплое коснулось сознания мастера.

Рлок.

Образ из детства, где они носятся по террасам, совершают первые ментальные вылазки в Трордор, шалят и получают наказания от Наставника Вячеслава. Ребенок и зверь. Мчатся по узким каменным тропам, радуются летнему солнцу и южному ветру...

Мы еще вместе. Вот что попытался сказать хищник своему старому другу. Мы вместе — там, где родились и выросли. Где нам хорошо. Мы живы и свободны. У нас есть будущее.

Говорят, рлоки живут по триста лет.

Раньше жили.

А теперь умирают от тоски, когда их хозяева уходят в мир иной. Симбиоз с людьми сократил время жизни зверей. Но если неизбежное и произойдет... это будет не сейчас.

Не сегодня.

Ольгерд пересек мост, миновал сонную корчму и постоялый двор, затем — скромный домишко Валдиса. Хорошо, что Демиурги не поставили здесь Храм. Все живы, патриархальный уклад ничем не нарушен. Вероятно, местные обитатели даже не знают, что Трордор едва выстоял под напором жнецов. И уж точно не слыхали о Содружестве, Посторонних и силовых потоках, убивающих вселенную. Фермеры пахали, сеяли, убирали с полей урожай, рожали детей и умирали. Ловили рыбу, ставили силки на пушного зверя. Ездили на торги в Ламмору. Гуляли до рассвета в корчме. Это всё, что им нужно знать об окружающей реальности.

Где-то проснулся и захныкал ребенок.

Послышался голос матери, убаюкивающей младенца.

Мастер ножей остановился перед воротами собственного дома. Постоял, вслушиваясь в тишину дома. И, стараясь не шуметь, сдвинул щеколду калитки.

Под ногами зашуршали палые листья.

Его ждала Мерт.

— Папа! Смотри, что я нарисовала!

Кареглазая малышка пяти лет от роду протягивала отцу салфетку с непонятными каракулями. В правой руке девочка сжимала черный карандаш. Улыбнувшись, Ольгерд взял листок бумаги, рассеянно посмотрел на очередной шедевр дочери. И едва не поперхнулся горячим кофе.

— Что с тобой? — Мерт отвлеклась от панорамы за окном.

На салфетке была выведена руна.

Райдо.

Такое не нарисуешь случайно — это не стрелочка Тиваза и не косой крест Гебо. Пятилетняя Вэй старательно вывела знак, который ей никто не показывал. Ольгерд точно не показывал. Во-первых, не видел смысла в бесполезном знании. А во-вторых, не горел желанием воскрешать свое старое ремесло из пепла.

— Райдо, — узнала Мерт.

Жена мастера ножей хорошо разбиралась в рунах.

Они сидели в одном из новомодных кафе, прилепившемся к канатной станции Вьюжного полуострова. После обрушения Сети канатка перестала быть магической, а тросы приводились в движение электричеством. Тем самым, которое уже вовсю использовалось стимбуржцами. Дополнительное ускорение кабинам придавали колесные конвейеры. Само кафе располагалось на небольшом скалистом уступе — отсюда открывался прекрасный вид на посадочное поле.

Вьюжный полуостров был выбран императором для строительства космопорта.

Труднее всего было привыкать к мелочам. Даже не к звездолетам, висящим над каменными плитами во время прибытия. И не к сооружениям, вырабатывающим электричество в промышленных масштабах. Не к пропасти между паровыми экипажами, лампочками на проводах и машинами, умеющими путешествовать через лимб. Не к первым вычислительным устройствам, помогающим людям обрабатывать информацию. К мелочам.

Взять, например, салфетки.

Раньше бумага стоила бешеных денег. Книги обладали ценностью, сопоставимой с бриллиантовыми колье или доспехами тяжеловооруженного конного воина. Сегодня в пригородах пыхтят целлюлозные фабрики, дети учатся писать в тетрадях, а салфетки лежат на столах в каждом заведении. И всё это — за десять лет.