Роб Сандерс - Отряд Искупления

Задача, поставленная Раском, была проста. Избегая препятствий в виде переборок, заблокированных отсеков и перестрелок с мятежниками, добраться до казарменных палуб через трюмные отсеки, тянувшиеся вдоль всего корпуса по самому днищу корабля. Конклин предложил сократить путь и соединиться с одной из изолированных групп лоялистов, державшихся в некоторых отсеках казарменных палуб правого борта, но Раск этого не рекомендовал. Он сказал сержанту, что группы солдат, не присоединившихся к мятежу, в основном безоружны, а те, у которых есть оружие, имеют очень мало боеприпасов. Большинство из них отрезаны более сильными и лучше вооруженными группами мятежников, многие ранены, и в таком положении они скорее будут помехой, чем помощью для штурмовиков.

План операции Раска был больше рассчитан на скрытность и мобильность. И Мортенсен был вынужден с этим согласиться. Его бойцы, вооруженные одними пистолетами, были снаряжены явно недостаточно для прямого штурма. Капитан предлагал быстрый и внезапный удар в самое сердце мятежа – «отрубить гадюке голову», как он выразился. Раск считал, что именно такая операция имеет наилучшие шансы на успех – а успехом операции считалось освобождение всех уцелевших заложников и безоговорочная капитуляция или уничтожение мятежных солдат Теневой Бригады. Тогда и только тогда командир «Избавления» капитан Вальдемар отдаст приказ флотским силовикам обеспечить безопасность на казарменных палубах.

Определить местонахождение заложников и тех, кто их удерживает – отдельная задача сама по себе. Раск даже не знал, кто именно из мятежников взял в заложники комиссара и его помощников, и где они находятся. Наиболее вероятные кандидаты – трое вольскианских офицеров, два лейтенанта и капитан, чьи взводы стали основной целью гнева комиссара Фоско.

Ротный капитан Обадайя Экхардт, старший лейтенант Дизель Шенкс и лейтенант Нильс Исидор потеряли нескольких своих людей из-за кампании, которую затеял Фоско с целью отучить солдат 1001-й бригады от их ульевых традиций и обычаев. Вместо того, чтобы погрузиться в культуру Теневой Бригады и использовать ее как фактор усиления и объединения, как сделал Раск, Фоско попытался искоренить ее. Он считал, что сила Имперской Гвардии – в ее единообразии: миллиарды душ, устремленных в одном направлении. И не стоит тратить время, выискивая сильные стороны и потакая склонностям отдельных солдат или подразделений.

Такой подход не устраивал и Мортенсена – чей неподражаемый стиль командования сделал его целью для подобных обвинений. Без дипломатичности и красноречия Раска «Отряд Искупления» давно мог бы стать мишенью для Фоско или какого-нибудь другого кровожадного пуританина. В Схоле Прогениум всегда хватало фанатиков-садистов вроде Фоско, но Мортенсен не брал таких в свой отряд – что, к несчастью, заставляло выглядеть «Отряд Искупления» еще более странным и необычным на фоне тех самых единообразных миллиардов душ, которые пытались культивировать люди, подобные Фоско.

Независимо от того, как относился майор к комиссару Фоско, ситуация требовала попытаться спасти заложников, а Экхардт, Шенкс, Исидор и их сообщники должны быть нейтрализованы. Таков удел штурмовиков. Быть лучшими. Быть выше полковой вражды и дрязг, и делать дело Императора, куда бы это их ни привело.

В этот момент дело Императора внезапно привело Мортенсена вниз головой сквозь дыру в дне трубы прямо в глубокую яму, полную нечистот и химических отходов.

Барахтаясь в маслянистой жиже, Мортенсен слышал всплески других штурмовиков, падающих в яму. Фонарь майора едва пробивал тьму, его призрачный луч выхватывал из мрака судорожно дергающиеся ноги в ботинках.

Когда его ноги коснулись чего-то успокаивающе твердого, майор оттолкнулся, и, снова выплыв на поверхность, набрал в легкие зловонного воздуха. Как и все, он задыхался, кашлял и отплевывался, его горло отказывалось принять ужасный смрад.

Сорвав респиратор, Мортенсен отбросил бесполезную штуку, и постепенно, барахтаясь в воде, как раненое животное, приспособился дышать этим зловонием. Другие последовали его примеру, кашляя и отплевываясь в застойную черную воду вокруг.

Свет фонаря прорезал чернильную тьму: вероятно, это был первый свет, проникший сюда за столетия. Они были в самых глубинах недр корабля, в одном из смрадных трюмных отстойников, в которые сливалась вся моча, масло, кровь, и все остальное, притягиваемое к килю судна неумолимой силой искусственной гравитации. Воздух – если он заслуживал такого названия – был едко-вонючим и затхлым, каким он и должен быть в трюмном отсеке, среди ржавых канализационных труб и булькающей гнилой жижи.