Владимир Прасолов - Чеченский этап [litres]

– Куда мы? – спросил Степан.

– Дойдем до нашего ручья, дело одно надо сделать, – ответил Николай.

– Хорошо.

Когда к вечеру они приехали к приметной бухте у камня, Николай задал коням овса, вытащил из саней пешню и метрах в тридцати от берега начал колоть лед, прорубая полынью. Степан, не понимая, понаблюдал за ним, а затем подошел и, не спрашивая зачем, поинтересовался:

– Большую дыру надо пробить?

– Нет, чтоб кулак мог пролезть, – ответил Николай, отдав пешню Степану.

– Лед не толстый ишо, быстро пробью.

– Бей, я сейчас, – сказал Николай, уходя к берегу.

Через полчаса лед был пробит, и голубая вода Енисея, выступив, притопила чуток это место. Пришел и Николай с брезентовым вещмешком, наполненным чем-то тяжелым, в руках.

– Что это? – спросил Степан.

– Горе людское, – ответил Николай и стал горстями сыпать в продолбленную лунку золотые монеты царской чеканки.

В вечернем свете они матово поблескивали, скрываясь в подледной толще чистой воды, уносимые течением. Степан завороженно, молча смотрел, как Николай горсть за горстью топил огромное богатство. Он не слышал рассказа старой цыганки и не понимал, почему и зачем Николай это делает. Не выдержав, спросил:

– Коль, зачем ты это, вот так? Это ж золото!

– Золото золоту рознь, Степка. То, что мы добыли своими руками, – это настоящее золото, чистое. А то, что мне досталось через кровь людскую и страдания нечеловеческие, то грязное золото, черное, оно нам с тобой не потребно. Пусть полежит на дне батюшки-Енисея, глядишь, очистится с годами от скверны, а там, может, кому и сослужит добрым делом.

– Так кто ж его теперь здесь найдет?

– Надо будет, найдет, а не найдет, целее будет, – с каким-то облегчением улыбнулся Николай, выбрасывая в лунку последнюю монету из мешка. – Вот так вот.

Николай перекрестился, и Степка тоже положил на себя крест.

– Все, забудь, Степа, это место раз и навсегда, поехали, дотемна еще успеем до зимовья Устиновского добраться.

Степан огляделся по сторонам. Чтобы забыть, а может, запомнить это место на могучей реке, кто его знает, и пошел к лошадям.

Этой ночью они спали в зимовье, хорошо протопленном гостеприимным хозяином Устином Никошиным. Он был рад гостям, пока ледостав был, считай, полмесяца никто проехать ни к нему, ни мимо не мог. А тут гости, да еще какие, одной веры, это ж радость великая. За полночь улеглись спать, наговорившись вдоволь с хозяином. Было о чем им поговорить, Устин в вере силен был и новости, что в мире творились, знал. Степка-то раньше лег, все у него в глазах эти золотые монеты, тонущие в воде, мерещились. «Надоть было переплавить их, и все», – думал он, не понимая.

Так и уснул, а проснулся, голова трещит и в ушах гул.

«Что это со мной?» – подумал он, умылся холодной водой, и только тогда посветлело и затихло в его голове. Забыл он про это золото, и место забыл, где оно присыпало каменистое дно великого Енисея.

Этим утром Евграф Семенович проснулся рано, а солнце, наверное, вообще не заходило в разгар белых ночей. Он, как всегда, решил прогуляться, умылся, не спеша оделся и вышел из парадной. Тишина, редкое явление в центре Ленинграда, висела утренним туманом. Было прохладно, но не зябко, и Евграф Семенович пошел своим обычным маршрутом. Он вышел из двора и повернул в сторону Конюшенной. Он шел медленно и увидел, как к одному из подъездов в его переулке подъехало два черных автомобиля. Из них быстро вышли четверо в штатском, двое вошли в подъезд, двое остались у дверей. Евграф Семенович остановился у доски объявлений и стал читать все, что там было. Кто-то искал родственников, кто-то хотел продать старинный шкаф. Евграф Семенович краем глаза следил за подъездом.

«Неужели опять, как в тридцать седьмом?!» – думал он. И не ошибся. Через несколько минут из подъезда вывели с заломанными за спину руками какого-то военного. Евграф Семенович не разглядел ни лица, ни погон, ни блеснувших серебром орденов на кителе, он вообще отвернулся сразу и медленно побрел обратно домой. Эта прогулка для него закончилась.

«Ничего не меняется!» – с ужасом думал он. Опять стали брать людей по ночам, опять страх и ужас поселятся в этих старых кварталах. Неужели так будет продолжаться и дальше, несмотря на победу, на пролитую людьми кровь…

Евграф Семенович разделся и лег в постель.

Надо уснуть и забыть то, что он только что видел. Забыть, и все. Просто забыть. Но забыть не получалось, он забылся в каком-то тяжелом сне и проснулся от мальчишеских криков во дворе. Какой-то мальчишка звал на улицу своего друга Ваську.