Максим Касьянов - Воин (СИ)

- Слушай меня Васька, - наклонившись к уху друга, прошептал я, - если что со мной случиться, эта фотография обязана попасть в Анклав.

- Типун тебе на язык, - откликнулся он, - сам доставишь.

- Так, всем спать, - скомандовал я, - завтра выступаем.

Я долго ворочался, не в силах уснуть. А когда заснул, то сны мне снились, конечно же, про Маленького. Сначала про то, как он еще совсем карапузом, розовощеким мальчуганом, скачет по комнате, размахивая воображаемым автоматом, защищая родных от врагов. Затем мама зовет его и усаживает на колени, а папа, почему-то спрятавшись под покрывалом старинного фотоаппарата, делает их снимок. Затем сон переместил меня в то время, когда я впервые увидел его, он - добродушный и веселый, с легкостью развеял страх и недоверие ко взрослым у моих брата и сестры. Я смотрел, как он катает их на своих могучих плечах, как они весело болтают, а Вика даже болтает ножками, сидя на табурете. Меня даже кольнула ревность, ведь так она вела себя только с отцом. Следующий отрывок был про его борьбу с Болотным хмырем, этот бой я видел уже его глазами. Тугие щупальца обвивают тело и утаскивают под воду, не давая дышать, но напрягая мышцы, я вытаскиваю руку и начинаю кромсать противника огромным ножом. В конце концов, противник сдается и пытается удрать, но я не отдаю ему его добычу, своего товарища, он тоже не хочет его оставлять и у нас опять завязывается драка. В конце концов, мне удается вогнать ему в глаз свой нож, и враг идет ко дну, а я все еще опутан щупальцами и все никак не могу выпутаться. От недостатка кислорода начинает кружиться голова, и я теряю сознание. Следующий эпизод вообще был сумбурным, я очнулся на берегу, весь в болотной тине, я не знал кто я и где я, в моей руке был обломок ножа, все тело болело, я встал и побрел, куда глаза глядят... Вот я на перекрестке, решаю куда идти, тут из двора выбегает стая псов- мутантов, вожак прыгает на меня, но я хватаю его за горло и вспарываю ему живот, тот визжит и трепыхается, стая в ужасе бежит от меня... С людьми хуже, они оглушают меня светошумовой гранатой и тащат в подземелье, там меня кормят и поят, но в качестве оплаты заставляют охранять их начальника, я не против, тепло, сытно и никто не дергает. Есть время подумать... вспомнить... но ничего не вспоминается, от этого на душе становится мерзко и тошно...

Я проснулся в поту, голова тяжелая, кошмар все еще стучит в виски. Пережив всего несколько эпизодов из жизни Маленького, пусть даже не совсем настоящих, а по большей части придуманной взбудораженным разумом, я стал понимать, как тяжко пришлось моему старшему товарищу. Он был оторван от дома, от друзей, от близких, где-то в душе он знал, что они есть, но никак не мог вспомнить где. От этого действительно становилось тошно.

Я посмотрел на часы - пора будить ребят. Через полчаса все собрались, позавтракали и были готовы к выходу. Заплатив необходимую сумму начстанции, мы получили пропуск на выход и поднялись к гермодвери. Старый дед с самокруткой в зубах отпер замок, а мы помогли ему отодвинуть тяжелую дверь. И вот, пробравшись по узкой тропинке среди развалин вестибюля, затем через огромную гору строительного мусора, оставшегося от некогда монументального дома, мы вышли на Ленинский проспект. Судя по карте, перед нами раскинулась площадь Гагарина, прямо убегал проспект, а влево и вправо третье транспортное кольцо, видимое сквозь прорехи в грунте. Как и большинство оживленных дорог, площадь была забита заросшими холмами автомобилей. А как иначе? Люди сначала пытались прижать свои дорогие игрушки поближе к тротуару, все еще надеясь, что тревога учебная или кто-то случайно нажал на кнопку. Эти автолюбители даже в метро располагались поближе к выходу, что бы побыстрее выскочить к своим любимицам. Но большинство авто были брошены просто где попало, когда вдалеке начинают вспыхивать яркие сполохи, а земля дрожит от взрывов, тут уже не до игрушек, тут главное до убежища добежать. Но многие, очень многие не добежали. И еще очень долго люди колотили в гермодверь кулаками, ногами и подручными предметами, даже после того как стихли разрывы, замолчали серены, посадившие аккумуляторы, многие дни после того как радиация начала разъедать их тела. Вон эти несчастные, их кости разбросаны по всему вестибюлю, их останки можно найти в окрестных ларьках и магазинах, где они искали еду и медикаменты, в квартирах окрестных домов, куда они уходили умирать. Такая картина нас уже не удивляла, вокруг каждой станции было одно и то же. Те, кто был порасторопнее - спрятались в убежищах, и мы их потомки, а те, кто медлил и все еще на что-то надеялся - те лежали снаружи, их генофонд утерян навеки.