* * *
– Ну что, старлей, оживаешь? – не знаю на какие сутки, вроде на третьи, со мной заговорил врач, осматривавший меня каждый день.
– Я-я… – О, блин, еще и заикание, да мать вашу немецкую промеж ушей!
– Чего? Громче можешь?
– Я не знаю… Больно…
– Больно? Конечно, больно, – кивал врач. – Тебя с того света вернули. Не успел рассмотреть, как там? Коммунизм построили?
– Не-а, – вдруг захотелось даже рассмеяться, вспомнил свое будущее. – Жопа там, совсем все плохо.
– Что, хуже, чем при царе? – серьезно так спрашивает врач и заглядывает мне в глаз.
Да примерно так же, – отмахнулся бы я, но лишь хлопнул оставшимся глазом.
– Ну ладно, пошутили и хватит. Где болит сильнее?
Э-э, док, кто сказал, что я шучу? Но объяснять, конечно, не стану. Не поймут. Да и не до этого сейчас.
– Голова сейчас лопнет…
– Голова болит, потому как операцию тебе сложную сделали. Уж извини, пришлось покопаться в твоем черепе. Ты везучий, парень!
– Это вы так шутите, доктор? – злость вновь закипала во мне.
– У тебя пуля в голове была. Выбила глаз и застряла. Чуть в сторону или глубже, и давно бы Богу душу отдал.
– У солдата ее нет, она с началом войны на небо ушла, на хранение. К Богу там или к ангелам, но это факт.
– Юмор – это хорошо, выберешься, значит.
– Слышу плохо…
– Контузия, плюс ранение, точнее ранения. Ранее не было контузий?
– Была. Терял слух полностью, в сорок первом еще.
– Значит, рецидив. Повезло, мог бы и глухим остаться. Говорю же, везунчик. В животе пуля, в голове, в ноге. Рука перебита непонятно чем, осколком вроде, куча ссадин, порезов, рваных ран, плюс увечье. Откуда ты сам, богатырь?
– С Ярославщины.
– Ну, в госпиталь увезут не знаю куда, но домой попадешь все же. Отвоевался. Удивительный случай в моей практике, никогда такого не видел, обычно и с меньшими травмами умирают. Не отпускает тебя кто-то, нужен, значит. Так что будешь жить, парень, но теперь в тылу.
– Жаль… – закрыл глаза я.
– Ну, уж тут ничего не попишешь. Из тебя вояка теперь как из дерьма пуля. Но и так успел немало. Видел твое личное дело, знатным ты воином был. Тебе, кстати, орден дадут, комиссар наш говорил.
– Хорошо хоть не деревянный макинтош… – почему-то пробубнил я.
– Хватит сопли жевать, старшой. Ты офицер! Ну, случилась беда, теперь-то что плакать? Поедешь домой, как поправишься, руки-ноги более или менее целы, ранение в живот не опасное, работу найдешь, женишься, все будет как у всех. Ну, а глаз, что ж, один лучше, чем ни одного, ведь так?
– С вашей логикой хрен поспоришь, – покачал я головой и от сильной боли скривился. Резануло так сильно, что вновь оставил этот мир на неопределенное время.
Быстро я в этот раз навоевался, только вернулся на фронт и все, списывают. А я ведь после того долгого восстановления мечтал до Берлина дойти, а тут вон как. Может, все же действительно нужно было в сорок первом в Москву ехать, сдаться? Теперь уж чего рассуждать, что сделано, то сделано. Как слышал в будущем одно выражение, что не стоит жалеть того, что сделал. Представь, что ты пытаешься засунуть зубную пасту назад в тюбик, смешно? Вот и не нужно жалеть, а то будешь выглядеть именно смешно. Да и не зря я все же увечье получил, что мог, сделал, много или мало, не мне решать. Родина назвала мои поступки достойными наград, я их получал, стало быть точно не зря.
* * *
Небольшая деревушка на Рыбинском водохранилище. Вода еще не полностью поднялась, но вот-вот достигнет своей высшей точки. Образовалось водохранилище путем затопления огромной территории. Множество существует мнений на этот счет, однако выгода действительно была. Места здесь настолько красивые, что в двадцать первом веке, когда у граждан столицы будут шуршать в карманах большие деньги – остальной-то стране таких доходов не видать как своих ушей, все берега этого искусственного моря будут скуплены и застроены частными домами и всевозможными базами отдыха. Ну, это будет еще нескоро. Пока же здесь мирно живут простые люди, ловят рыбу, пасут немногочисленный скот и обрабатывают землю. Вот и сейчас – солнце стоит высоко, поэтому людей не видно, каждый занимается своим делом. Да и мало людей-то, война унесла многих, а главное – лучших. Женщины, дети, старики. Очень мало обычных мужчин, в основном калеки. Сейчас, наверное, во всех деревнях одинаково.
Высокий крепкий мужчина тесал бревно. У него хорошо получалось, бревна выходили ладные. Пот стекал по лицу, но мужчине нравилось его занятие. Все ж для себя строит. А строит он – дом. Дом такой, о каком мечтал всю жизнь, даже больше. Работа спорилась, но было заметно, что некоторые движения для мужчины трудноваты. В движениях иногда проскакивало что-то неловкое, словно ему что-то мешает.
Читать дальше