Виталий Храмов - Сегодня – позавчера. Испытание огнем

Немцев врасплох застать не удалось. Ещё бы, такой столб пыли и рев десятков движков. А для танкистов источник рёва – это не секрет и не загадка. Поэтому первый же Т-70, взлетевший на гребень высоты, споткнулся и развернулся на сбитой гусенице. Экипаж не покинул машину – стали разворачивать башню.

– Сорок седьмой, покинуть машину! – заорал я в радио. Поздно – танк запылал. Уже не вылезут.

Остальные танки перевалили за гребень и скрылись, с «Егерей» посыпались разведчики и бегом сопровождали свои машины.

Вот и мои «Единороги» добрались до верха, и я наконец увидел развернувшийся бой.

«Егеря» и Т-70 уже мелькали меж домов, наша пехота в рукопашной дралась с немцами. Две пушки и пулемётные точки уже были раздавлены, но горели ещё два танка.

– Батарея, огонь по готовности!

И мы с холма накрыли немцев частым и метким огнём. Немцы сразу побежали на север.

– Отставить преследование! Зачистить поляну! Жечь! Всем жукам – приготовиться к встрече гостей.

Пехота занялась зачистками, сапёры подрывали брошенную технику противника. А наши танки и БМП выкатывались на окраины села, давя и расстреливая всё на своём пути.

– Командир, восток! Я под огнём! А-а-а!

Это взорвался один из «Егерей». Тут же ещё и Т-70 с «Кирасиром».

– Укрыться за хатами! – крикнул я в шлемофон и тут же своему мехводу: – Вперёд! Обойдём их. «Единорогам»! Подавить противника!

Три «Единорога» стали частыми залпами рвать заросли на восточной окраине села, а я на «Пухе» летел зайти им во фланг. Сколько их? Ну, один-два. Порву.

– Командир! Запад! – доложил Кадет. – Крупная группа. Долго не удержу!

Твою дивизию! Попали! Раздавят!

– «Единорогам»! Встретить врага!

А потом подумал и приказал:

– Всем откат! Повторяю – откат! Белый шум!

Связь пропала. По этой команде наш штатный глухарь врубает свою бандуру, и помехи забивают эфир.

Эх, не вовремя я решился на ход конём! Громозека пнул меня, подбородком показывая на заросли орешника слева. Всего в полутора сотнях метров от нас.

– Осколочный! Два снаряда! Лево, пятьдесят! Огонь!

Взрывы разметали кусты, обнажив самоходку «Штуг» со сбитой гусеницей.

– Бронебойный, в корму! Пли! Есть пробитие! Пли! Горит! Ещё! Громозека!

Пулемёт Громозеки коротко три раза рявкнул.

– Право, осколочный! В ходовую! Давай!

За горевшим «Штугом» показался ещё один. Он сдавал назад, чтобы развернуться на нас, но взрыв снаряда разорвал ему гусеницу и разбил траки. «Штуг» пытался довернуть на одной, но мой наводчик всадил ему один бронебойный в щель мехвода, сразу прекратив поползновения, второй снаряд, правда, срикошетил в небо от маски орудия, но третий, попавший прямо в уже пробитую дыру первого (не думал, что так бывает!), довершил начатое – самоход запылал. Громозека ждал немцев, но люки не открылись.

Что-то почувствовав, я оглянулся направо. Затылок нестерпимо зажгло, уши запылали – куст орешника метрах в семидесяти смялся, и я увидел чёрный зрачок смерти – направленный прямо на меня ствол 75-мм пушки «Штуга». Третьего.

– Атас! – заорал я.

Если я вижу вместо ствола лишь дырку, ствол уже наведён. И жизнь наша зависит только от расторопности немцев.

А мой экипаж даже среагировать не успел – только головы начали поворачивать! Ну, конечно, это же для меня время замерло, а для них-то нет.

Оттолкнувшись от корпуса самоходки обеими руками, я выпихнул спиной заряжающего за борт, этим оттолкнулся от него, схватил за шиворот наводчика и метнул его в Громозеку, пихнув обоих за борт. Их пихнул – меня качнуло в самоход. И тут я понял – всё, не успеваю. Ни мехвода спасти, ни самому выпрыгнуть. Успел я только поднять ногу и упереться в откатник пушки, когда снаряд ударил в «Единорога». Но я толкнул своё тело назад, выпрыгивая из машины спиной.

Ну, как выпрыгивая – выплывая. Как в замедленном кино, я видел, как вспухает броня, рассыпая раскаленные искры, как летит во все стороны бензин, загораясь на лету. Я видел, как пламя солнечной волной накатывало на меня, окатило, ударило, выбивая меня из жизни.

Но и на этом моя история не закончилась. Я выжил. Уж и не знаю, хорошо это или не очень. А вот что больно, это точно. Мне так везёт. Я выживаю в безнадёжных ситуациях, расплачиваясь жуткой болью. Хорошо ли это? Мой путь не пройден, так сказал Голос. Поэтому я и могу продолжить рассказ. Честно скажу, я не особо рад. Война такая штука – я бы желал, чтобы это всё прекратилось бы наконец. Погиб героем, да и хрен с ним. Но путь не пройден. Искать смерти бесполезно – мне она не даётся. А вот боли – сколько угодно! Чрезмерно щедро.