Виктор Мишин: Солдат

– Ну, чего застыл-то? – капитан внезапно подтолкнул меня сзади, и я встрепенулся, нет, не сон это!

– Саш, чего это было-то? – тихо спросил я.

– Вот это тебя «пришибло»! Что, не помнишь что ли? Тебе командарм лично медаль на грудь повесил, так-то!

Я напрочь позабыл про все свои болячки. Хотелось прямо сейчас бежать к немцам, в неглиже и без оружия. Такая вот реакция была на только что увиденное и услышанное. Поверить не могу до сих пор. Умели предки воодушевить бойца на подвиги.

В землянке нас встречали товарищи, принявшиеся нас поздравлять. По этому поводу капитан вдруг вытащил из своих вещей красивую бутылку из темного стекла.

– Вот, берег на всякий случай, похоже, он наступил. Федя? – ротный поднял бутылку, а бывший сиделец, ныне один из немногих, кто показал себя в последних боях отчаянным бойцом, подставил быстренько кружки в рядок. У ротного была заныкана бутылка отличного французского коньяка, и, мы разлив на всех в блиндаже благородный напиток, молча выпили.

– Спасибо, товарищ капитан, – чуть не хором произнесли все присутствовавшие. Нас здесь было восемь человек, остальные, кто был легче ранен, заняли землянки на берегу. До нас тут квартировали двое суток новоприбывшие с восточного берега, а сейчас они в городе, траншеи роют да с фрицами перестреливаются.

Выйдя подышать и покурить, я все думал, как бы грохнуть «кукурузника», это же настоящий враг народа, таких расстрельных списков, как у него, не было ни у кого. Куря, я вдруг заметил на пристани, что была тут совсем рядом, как грузились на небольшой катерок трое явно командиров. Заинтересовавшись, стал смотреть внимательнее.

«О, это же Хрущ!» – Один из троих имел уж больно запоминающуюся внешность, тем более он стоял без фуражки. То, что произошло дальше, можно было назвать только Рукой Господа. Катерок, приняв балласт в виде трех командиров, начал маневрировать и разворачиваться. Пыхтя и насилуя изношенную машину, он успел отойти буквально метров на тридцать, когда с юга-запада, из города, вынырнули два «лаптежника».

– Твою мать! – проговорил я. Одна бомба рванула в десятке метров от катера, зато вторая… – Примите мои соболезнования, товарищи, в связи со скоропостижной смертью товарища предателя Никиты Сергеевича.

Вторая бомба, не знаю, килограммов в сто, а может и больше, просто разнесла в щепки хлипкий катерок, на воде осталось только жирное пятно соляра. Точно, Бог шельму метит. Выходит, из-за награждения человека, которого тут и быть-то не должно, «кукурузник» задержался и… Успел на тот свет!

По обе стороны фронта противники сейчас заняты тем, что пытаются как можно лучше укрепить свои позиции. Строят баррикады, углубляют траншеи. Наши тут были в разведке, навестили немецкие позиции в поисках «языка» и, мягко говоря, обалдели. Немцы натащили откуда-то бетонных плит и наворотили себе таких убежищ, не каждая бомба прошибет. У нас послабее будут, всерьез обустраиваются, всерьез, как будто вечно тут собираются оборону держать.

– Сержант, как ты себя чувствуешь? – спросил военврач спустя пять дней, проведенных мной в санбате.

– Спина уже болит от постоянного лежания, выписывайте меня уже, в порядке я.

– Ну, это мы еще проверим, капитан ваш вон тоже храбрится, а без палки и двух шагов пройти не может.

– Так, ну, раны-то побаливают, конечно, но это все несерьезно. Люди вон в городе вообще сюда не ходят, а тоже ранены через одного. Если всех в госпитали положить, кто воевать-то будет?

– Ладно, ладно, убедил. Как руки?

– Я правой работаю, а она в норме. Остальное зарастет. За эти дни даже та пулевая уже затянулась, нормально, в общем.

Уговорил я врача все-таки, выписал он меня, но на перевязки ходить требует все равно. Не убьют, так буду ходить, не сложно это. Петя был на НП роты, на переднем крае. Тут оборона у нас была серьезная, но перед нами мало высоких домов, в основном разрушенные до основания малоэтажки, а то и вовсе остатки стен, высотой в пару метров в лучшем случае. Гораздо больше вокруг привычных уже куч битого кирпича, бревен и досок. Среди них установлены все возможные укрепления. Минные заграждения насыпаны густо с обеих сторон фронта. Улицы буквально нашпигованы всякими взрывающимися сюрпризами. Вчера вон в санбате рассказали, парню ногу оторвало, когда на пять метров по нейтралке отошел, обувку с трупа снять, своя прохудилось совсем.

С обувью, кстати, беда. У меня за все время, что я тут нахожусь, вторые сапоги недавно в дерьмо превратились. Я тоже себе с убитого снял, правда, с немца. Просто понравились мне ботинки. Фриц был из группы десанта и обувка у него была знатная, похожая на будущие берцы. Подошва толстая, рубчатая, по развалинам лазаешь, ноги не срываются, голеностоп хорошо зафиксирован, не подвернешь. Одна беда, мерзнут ноги уже в них, но вроде как валенки обещают скоро выдать. Снег уже перестает сразу таять, скоро навалит как следует. Я, пока был в санбате, стырил себе пододеяльник и сшил маскхалат. Капитан сказал, что и так выдадут, но пока суть да дело, я и сам себе сделал. Обшил винтовку, чтобы в глаза не бросалась, в общем, подготовился к будущим боям. Теперь, после награждения, я уже официально снайпер, с подтверждением семидесяти четырех убитых вражеских солдат и офицеров. Стало, кстати, немного легче в плане общения с руководством. Надо мной теперь только командир роты, ну и те, кто выше, взводный мне теперь не указ. Короче, свободы стало больше, а то раньше лежишь где-нибудь на позиции, прибежит мамлей какой-нибудь, начинает орать, требуя идти на помощь к бойцам, что штурмуют или обороняют очередное здание. Идешь, отказать нельзя, а вот теперь я работаю только по приказу командира роты или выше.