Олег Верещагин - Волчья песнь

Горька, лениво протянув руку, сорвал веточку и начал жевать её, глядя на тёмный профиль своего друга — прямой нос, упрямый подбородок, нахмуренные брови… Они с Сашкой были друзьями, с сколько друг друга помнили, хотя Сашка и на восемь месяцев старше.

Неожиданно где-то очень далеко, на краю земли — а может, за её краем, или на небесах, между звёзд — завыл волк. Он, казалось, пел что-то своё… пел — непонятное людям, но настолько берущее за душу, что юноши заслушались. Это было дикое, странное пение, полное тоски и торжества, вызова и боли — песня существа, от века стоящего против всего мира, осознающего это и гордящегося этим…

— Живы, — улыбнулся Сашка [19] Волки были переселены на планету в самом начале земной колонизации — по глобальному плану "Земля Людей". .

— Тебе не кажется, что они похожи на нас? — спросил Горька.

— Потому что против всего света и так же одиноки… — задумчиво произнёс Сашка. — Да…

— Подпоём? — предложил Горька. И, прежде чем Сашка успел что-то сказать, его друг оттолкнулся от дерева, поднял голову и завыл, как волк в лунную ночь — мастерски подражая этому вою.

Сашка повернулся к нему всем телом. Ему показалось, что рядом в самом деле стоит волк. Подражать голосам тех или иных животных умели в отряде все, научила жизнь… но сейчас сходство было полным.

Нет, всё-таки это Горька… Он выл самозабвенно — дрожала кожа на горле, выступили вены и жилы, а в глазах дробилось и плыло отражение Неразлучного.

Сашка хотел было спросить: "Ты что, с ума сошёл?!" Но ощутил вдруг, как в его теле напрягаются все мышцы, как он превращается в натянутую между землёй и небом дрожащую струну — а Неразлучный вибрирует, как бронзовый старинный гонг, рождая в этой струне жуткую, дикую мелодию…

"О чём ты поёшь, брат мой волк? Может, о том, что злой чужак походя разорил твоё логово и унёс волчат? Или о том, что погибла твоя верная подруга? Может, плачешь ты над её окровавленным телом? Или нет, и был удачным загон, и ты свалил добычу, и вой твой не плач, а радость? Может быть… Я не понимаю, о чём ты поёшь, брат мой волк. Я человек, но логово моё сожжено, и подруга моя умерла у меня на руках. Я тут, я в лесу, я подпою тебе, брат мой волк…"

Странное чувство пронизало каждую клеточку тела юноши. До предела обострились все ощущения, — запахи хлынули в мозг, перед глазами всё поблекло, но он и так мог легко сказать, что происходит вокруг в радиусе километра, не меньше…

…и, вскинув к небу свой нож, Сашка завыл, сплетая свой голос с голосами Горьки и далёкого волка.

В течение ещё нескольких дней они оставались на этой поляне. Мирко застрелил огромного свинобыка, шкура которого пошла на новую обувь, а мясо решили провялить. Они приводили себя в порядок, отъедались и отдыхали. Горька в невесть какой раз перечитывал давным-давно найденную книгу — исторический роман о лётчике Покрышкине. Люська посадила Дика, Олмера и Машку писать в блокноте Горьки сочинения на тему "Современный город".

У одного Сашки не получалось отдохнуть как следует. Он много думал — а это отнюдь не лучший вид отдыха.

Как оказалось, они остановились в каких-то двадцати километрах от края болот. Двинувшись в путь рано утром и не особо спеша, они к четырём часам дня уже шагали по обычному лесу, наслаждаясь привычными звуками, твёрдой почвой под ногами и непроходящим ощущением победы и свободы. Шли, довольно широко разбрёдшись по лесу и даже позволяя себе негромко перекликаться друг с другом без имитации голосов птиц и животных.

Почти все помнили карту континента. Этот лес шёл до самого восточного берега огромной реки, надвое рассекавшей материк — земные поселенцы назвали её просто Река, но никто из ребят на её берегах никогда не был. Подробных карт у них не было тоже, были только тактические карты тех мест, где они действовали прошлыми зимой и осенью. Одно было ясно — эти места ещё менее населены, чем те, из которых они пришли. Но враги, чтобы их бить, найдутся и здесь, а об остальном нечего было и думать.

— 115, 116, 117, - отсчитывал Горька на ходу, левой рукой обнимая Галю, — 118, 119, всё.

— Ты что там отсчитываешь? — Сашка обернулся к другу.

— Патроны к карабину, — вздохнул Горька. — 119. Плюс ещё сорок семь к пистолету и всего три к дробовику. Вот ведь… дерьмо! Извини, детка, — он поцеловал Галю, — и не говори ничего своему брату, а то он меня зарежет.

— У других не лучше, — Сашка тяжело вздохнул. — Прежде, чем приступать к делам, надо как-то боеприпасами разжиться.