Олег Верещагин - Волчья песнь

— Ну вот, теперь всё, можно выходить, — Люська убрала верёвку в кошель на поясе. — Это старый фокус, я даже не ждала, что у меня начнёт получаться…

…Вечером нагнали тех, кого уводил Мирко. На хвосте у них висели два десятка джаго, но атакованные в свою очередь с тыла, они рассеялись и отстали.

Остановились на три часа, да и то часть этого времени потратили на то, чтобы поесть — верней, подъесть. Боеприпасов осталось немногим больше, чем еды, которой осталось… ничего. Обуви осталось ровно столько, сколько патрон — то есть, немногим больше, чем ничего, одежда тоже пришла в жалкое состояние. Даже у Олмера не было желания петь, а у Горьки — шутить. В свете "толстеющего" Неразлучного ребята на болоте казались духами, вышедшими из его глубин — грязными, молчаливыми и неподвижными.

Утром погоня началась снова.

Точней, она не кончалась и ночью — преследователи рыскали по болоту в поисках отряда Сашки, как хорошие гончие, тратя нервы, патроны и горючее. Около восьми утра винтокрыл врага обнаружил землян на марше, неудачно обстрелял, а потом удачно навёл ближайшую группу спецназа.

Боя не получилось. Джаго подоспели как раз вовремя, чтобы обнаружить вязко затягивающиеся следы — они уводили в центр болотины, в те места, которые с давних пор были отмечены на картах и в отчётах, как "непроходимые".

Озверевший и уставший от нескольких суток погони офицер-джаго, плюнув в жижу, мрачно добавил словами:

— Вот им и могила, больше надоедать не будут, — и, неуклюже развернувшись, скомандовал своим: — Пошли. Кончено. Оттуда они не выйдут.

Отряд устало потянулся прочь…

…А они — вышли.

Это был первый день, когда утро не принесло гула и стрёкота винтокрылов над деревьями. Проснувшись, все долго прислушивались; Дик, разувшись, влез на одно из деревьев — но никого вокруг не было видно или слышно. А что более важно — лес беззаботно жил своей жизнью, ясней всего говоря: "Чужих нет!"

Когда стало ясно, что погоня кончилась, изо всех словно выдернули стержень, поддерживавший отряд во время этой гонки. Никому и никуда больше не хотелось идти, не хотелось вообще двигаться. Все лежали, где спали, лениво отмахиваясь от таких же ленивых тут мокрецов.

Они снова победили, доказав и себе и противнику, что сильней, умней, ловчей и выносливей. Они снова остались живы. Они снова спаслись. Разве этого недостаточно, чтобы ощущать себя счастливым, если тебе четырнадцать-шестнадцать лет? Парни и девушки бездумно смотрели на кроны низеньких деревьев, на голубеющее за ними небо с редкими бледными звёздами — и улыбались этим деревьям, небу, звёздам жизни…

Когда первое напряжение схлынуло — всех снова непреодолимо потянуло в сон. Последние пять ночей они или вовсе не спали — или спали, как сегодня, по два-три часа едва.

— Ребят, ребята, — заволновался Сашка, кое-как поднимаясь на ноги, — на всякий случай надо уйти подальше, ну?!

Большинство уже просто никак не отреагировало. Мирко уже тихо похрапывал. Горька, заложив руки за голову, с усмешкой наблюдал за командиром. Бранка, держа голову Мирко на коленях и изящно прикрывая рот, раздираемый зевотой, ладошкой, сказала:

— Саш, не гонится за нами никто, не беспокойся. Давай отдохнём…

— Она права, — заметил Горька. Сашка ещё несколько секунд стоял в явном сомнении, потом — неожиданно почувствовал, что ему ужасающе хочется спать. Так хочется, что в какой-то момент он понял, что уже спит, спит стоя, пусть и с открытыми глазами. Он вздрогнул, махнул рукой и начал снимать куртку.

— Более правильного решения невозможно было и принять, — Горька закрыл глаза и тут же уснул

Сашка всё-таки огляделся ещё раз. Мда… все спали. Даже закалённые организмы землян, не выдержали перенапряжения пятидневной гонки и резкого нервного перепада, когда стало ясно, что опасность позади.

Сашка свернул куртку, бросил её между корнями дерева и лёг ничком. Одиночка припекала спину, иногда по верхушкам деревьев пробегал ветерок. "Сплю, что ли?" — подумал он. И это было величайшее блаженство…

…Шестеро ребят и пять девушек спали на небольшой полянке посреди гигантского болота, казавшегося пятнышком на зелёной шкуре огромного леса, бывшего в свою очередь лишь частью одно из континентов планеты. Они спали сном без сновидений — как спят смертельно усталые люди, совесть которых чиста.

Сашка проснулся с тем бесподобным чувством, которое бывает, когда просыпаешься — и чувствуешь, что ты отлично отдохнул и голоден, как зверь. Ещё не открывая глаз, он ощутил прохладу ночи, жар костра и запах дыма, услышал потрескиванье сучьев и негромкие голоса друзей.