Виктор Бурцев - Не плачь по мне, Аргентина

– Стоять!

Что-то твердое с хрустом вломилось ему в подбородок. Из глаз посыпались искры, и Костя рухнул на спину, закрывая голову руками от ударов, которые сыпались на него, казалось, со всех сторон.

– Лежать!

Его пару раз пнули, потом перевернули на живот, скрутили руки за спиной. После этого кто-то ухватил Таманского за волосы и заломил голову назад. Яркий свет ударил в лицо.

– Я советский гражданин, – прохрипел Костя. – Вы не имеете права!

Ему тут же сунули кулаком в зубы. Рот наполнился кровью.

Вокруг лопотали по-испански. Таманского быстро и сноровисто обыскали. Выгребли из карманов какую-то мелочь, документы и пистолет. За последнюю находку Костя получил еще пару пинков под ребра. Наконец его подняли под локти и куда-то поволокли. Он пытался идти сам, но после хорошо поставленного удара под ребра больше не рыпался и висел мешком. Таким же мешком его бросили у колес машины и оставили.

Таманский, повозившись в пыли, сумел сесть и прислониться спиной к колесу. Огляделся. Рядом стоял солдат с американской винтовкой и фонарем. Около переднего колеса лежала еще одна человеческая фигура, грязная, в крови и свернувшаяся калачиком.

– Антон? – позвал Таманский.

Солдат что-то рявкнул и пнул Костю в бок.

– Молчу, молчу… – пробормотал Таманский.

Он осматривался кругом, стараясь запомнить все. Машины, форму солдат, все, что попадало в небольшой круг света от фонарика постового.

Наконец к Косте подошел офицер. Он присел на корточки напротив Таманского и рявкнул:

– Имя!

– Константин Таманский. Я советский гражданин.

– Марксист?!

– Нет. Я советский подданный. В моих документах записано…

– Что ты тут делаешь? Почему у тебя вооружение?! – Английский у этого усатого кабальеро был настолько ужасен, что Костя с трудом понял, о чем речь.

– Пистолет… Пистолет… Не мой! – Эта нелепая отмазка пришла в голову неожиданно. – Я подобрал его на дороге. Там. Он не мой. Я хотел сдать его властям. Отведите меня в комендатуру! Я имею важную информацию…

Краем глаза Таманский увидел, что лежащего рядом парня перевернули и куда-то поволокли. Костя повернул голову. И, несмотря на окровавленную маску, узнал этого человека. Индеец, подвозивший их…

Неподалеку заработал двигатель. Включились фары. Офицер ударил Таманского по щеке:

– Смотреть сюда! Ты марксист?! Ты коммунист?!

– Я гражданин Советского Союза! Отведите меня к коменданту. У меня важная информация.

– Молчать! Долбаный марксист! – Офицер снова отвесил Таманскому пощечину. Почему-то эти удары, не такие уж и сильные, казались Косте особенно неприятными, оскорбительными до слез. Было мерзко.

Костя видел, что избитого до полусмерти индейца поставили на колени в освещенном фарами кругу.

– Ты его знаешь?! – орал офицер. – Отвечай! Ты его знаешь?! Кто это? Марксист?!

– Я не знаю его! – закричал Таманский. – Я не знаю его! Я заблудился! У меня важная информация! Это не мой пистолет! Я гражданин Советского Союза!

Горло перехватило, Костя почувствовал, как слезы потекли по его лицу.

– Я гражданин… Советского Союза!

Офицер посмотрел на Таманского со смесью презрения и отвращения. Потом рывком поднялся и махнул кому-то рукой.

В тот же миг машина, освещавшая стоявшего на коленях индейца, взревела мотором и дернулась вперед. Хромированная, сверкающая в свете фар решетка ударила человека, подмяла под себя. Под колесами автомобиля омерзительно захрустело. Раздался резкий чавкающий звук, будто лопнул мешок с чем-то жидким и вязким. Костя изогнулся в рвотной конвульсии, жалея только, что не получается наблевать на сверкающие лакированные ботинки того офицера, и завалился на бок.

Его подхватили крепкие руки солдат. Подняли на ноги. Какой-то расторопный молодец пару раз ударил его в солнечное сплетение. После чего Таманского, начисто лишенного возможности дышать, бросили на заднее сиденье джипа.

Таманский открыл глаза.

Первым, что он увидел, был крупный коричневый таракан, который полз в нескольких сантиметрах от его лица. Некоторое время Таманский тупо рассматривал насекомое, не осознавая, где находится и что делает. Чувства медленно возвращались к нему. Вместе с чувствами вернулась и боль.

Таманский застонал и попытался встать.

Каменный пол, на котором он лежал, был влажным. Одежда отсырела. Все тело била мелкая колючая дрожь.

Костя приподнялся на четвереньки и застонал от боли. От долгого лежания на холодном полу суставы как будто одеревенели. Тело едва слушалось.