Роман Глушков: Демон ветра

Сото Мара просыпался рано, задолго до того, как в асьенде дона Диего ди Алмейдо начинала кипеть жизнь. Повара и дворники – слуги, что обычно приступали к своим обязанностям раньше других, – еще видели предрассветные сны, когда приземистый байк Сото уже урчал мотором перед воротами асьенды, а стражник с недовольным лицом отпирал многочисленные засовы. Привратникам, да и прочим tiradores mercenarios [1]из охраны дона ди Алмейдо такие ранние поездки их старшего тирадора казались странными, однако спрашивать о целях этих поездок у Мара они не пытались – все равно не ответит.

Поговаривали, что немногословный наемник ездит на свидания с дочерью пастора ближайшей деревеньки. Но даже те, кто выдвигал подобные версии, не могли объяснить, почему Сото отправляется в путь перед рассветом и возвращается аккурат к завтраку слуг – отрезок суток для романтических встреч, мягко говоря, не самый подходящий. Тирадоры, служившие у дона ди Алмейдо с давних пор, утверждали, что Мара совершает свой ежеутренний мотомоцион уже много лет и лишь дождливая погода заставляет его отступать от подобной традиции. Вряд ли какая из местных сеньорит, а тем паче дочь пастора, сумела бы придерживаться столь жесткого графика свиданий такое продолжительное время.

Между тем никакого секрета в поездках Сото Мара не было, и уезжал он от асьенды ди Алмейдо совсем недалеко (сеньор просто не одобрил бы большой расход горючего на личные нужды слуг, хотя и относился к своему старшему тирадору с благосклонностью). Сото выезжал на проходившую мимо асьенды дорогу, двигался по ней чуть больше километра, а затем сворачивал на узкую тропку, которую за все эти годы сам и прокатал. Тропка, пропетляв по заросшему дикими лимонными деревьями склону, выводила мотоциклиста на берег Эбро – самой крупной из рек Мадридской епархии, что текли на восток.

Мимо облюбованного Мара местечка редко кто хаживал даже днем – что интересного может быть на каменистой береговой полоске, к которой следовало продираться через заросли лимонных деревьев и шафрана? А в утренние часы здесь и вовсе царила полная безмятежность, нарушаемая лишь плеском речных волн да ленивым шелестом листьев. Окружающая обстановка идеально подходила для ценителя уединения, каким являлся старший тирадор дона ди Алмейдо Сото Мара, в церковной метрике которого, однако, значилось совершенно другое имя: Луис Морильо…

Когда Сото обычно прибывал на берег, предрассветные сумерки только-только начинали рассеиваться, а ранние птицы заводили свои песни. Время это выбиралось Мара не случайно. Он появлялся здесь затем, чтобы насладиться единственным природным явлением, которое потрясало его до глубины души с раннего детства – именно тогда Сото впервые сумел оценить величие этого явления и с тех пор не мог прожить и недели, чтобы не увидеть его снова.

Сото восхищался восходом солнца. Восхищался изо дня в день, из года в год. Он приезжал именно сюда, где небесное светило появлялось не из-за гор, уже ослепительно-яркое, – а медленно и величаво, подобно омывающему тело в речных водах божеству, выплывало на небосклон прямиком из Эбро. Мутный Эбро единственный раз за весь день озарялся пурпурными бликами и обретал жизнерадостный вид, словно он вместе с Сото восторгался восходом, чтобы затем вернуться к обыденной жизни и продолжать угрюмо катить волны к Средиземному морю.

Воистину прав был древний поэт, предок Сото Мара, когда писал об этих мгновениях:

На своем веку тирадор успел повидать немало картин (кстати, сеньор ди Алмейдо обожал живопись и держал у себя небольшую картинную галерею) и послушать различную музыку – от искрометного фламенко до унылых песнопений скандинавов, – но ни одно творение человеческой фантазии не смогло потрясти его так, как потрясало природное великолепие обыкновенного восхода. Бесспорно, Сото много раз наблюдал и закат, но в уходящем за горизонт гаснущем солнце было что-то траурное, а траура Мара насмотрелся и в жизни. Светлую же радость, которая наполняла его при любовании восходом, он ощущал лишь здесь, на каменистом берегу Эбро, и нигде больше. Именно ради этих мгновений Сото вставал в несусветную рань, и именно они регулярно наполняли его удивительно мощным зарядом внутренней энергии, способной вернуть к жизни даже мертвеца. И если любовь, голод, гнев, усталость и прочие человеческие чувства Сото мог описать простыми словами, то это чувство было необъяснимо даже ему самому, как порой бывают необъяснимы сновидения. Ибо как внятно растолковать кому-то другому, что творится лишь в бездонной глубине твоего сознания?