Ивона Наварро - Музыка смерти

Скользнув в безопасную темноту за занавесом, Майкл нервозно пригладил волосы, затем вышел через заднюю дверь сцены и направился к главному входу. Даже билетер не знал его, чтобы войти в зал, не покупая билета, пришлось показывать удостоверение работника «Синсаунд». Острое ощущение своей анонимности страшило Майкла и почти лишало способности дышать. Он снова почувствовал себя почкой на голой ветке дерева, которой никак не дают распуститься, и тут же в памяти всплыл образ Эддингтона, на его глазах стремительно катившегося к закату жизни. Если покойный композитор так долго нес груз одиночества и постоянно ощущал себя почкой, которой не дают распуститься, нет ничего удивительного, что он рехнулся.

До начала оставалось еще двадцать минут, но Майкл был уверен, что никакой дополнительной подготовки больше не требуется. Менее чем через полчаса наступит ситуация «сделай или умри», последний миг его сурового испытания в трехмесячной упорной работе над тем, что осталось от Эддингтона и Моцарта. Он по-настоящему трусил и был бы рад от всего отказаться. Сейчас ему хотелось стать невидимым… раствориться в толпе, послушать, о чем говорят люди, почувствовать атмосферу, которая, как он надеялся, сквозит предвкушением необычного. Среди немногочисленных ценителей он разглядел лица нескольких знакомых критиков и скривил рот. По выражениям этих лиц было нетрудно догадаться, что настроены они далеко не доброжелательно, и Майкл с язвительной неприязнью подумал, что эти люди готовы преследовать и мертвого Эддингтона, проклинать его душу, даже не послушав музыку. Расправив плечи, Майкл выбросил из головы неприятные мысли и побрел дальше; никто его и не может узнать, кроме тех, для кого забронирован первый ряд.

Надежды что-то услышать почти не было. В зале собралось не более трех десятков человек, и бесчинствовавшее в почти пустом помещении эхо показалось Майклу даже привлекательным, хотя его немного беспокоило, не испортит ли оно премьеру. Большинство присутствовавших просто молча ждали; те, кто перешептывался, говорили тихо, и Майкл не разбирал слов, идя по боковому проходу, который вел к ступеням на сцену у ее дальнего правого угла. Всего одна группа из трех человек сидела настолько близко к краю ряда, что Майклу удалось подслушать их разговор. Он разобрал всего несколько фраз, и они вызвали на его лице грустную улыбку.

— Я слышал, что он погиб, катаясь на лыжах, — сказал черноволосый молодой человек в дорогом свитере с высоким облегающим воротом, сидевший с краю. — Голова была так сильно разбита, что во время отпевания не открывали крышку гроба.

Рядом с ним сидела женщина примерно его возраста, с коротко постриженными золотистыми волосами и глазами цвета озер. Ее шею украшало дорогое аметистовое ожерелье; она недоуменно склонила голову набок, сверкнув красиво сочетавшимися с ожерельем сережками.

— Я не знала, что Эддингтон увлекался лыжами.

— Он и не увлекался, — сказал их третий компаньон, не отрывая взгляда от театральной программки.

Пройдя мимо, Майкл подумал, что этот последний мужчина, с пышной шевелюрой, в модном светском костюме, в большей мере, чем его собеседники, соответствовал облику любителя музыки, созданию которой Деймон Эддингтон посвятил жизнь.

Йорику увидел Джарлата Кина и его спутницу на этот вечер, едва войдя в зал. Увлеченный разговором с сидевшей рядом с ним женщиной, его вице-президент не поднял взгляда, пока Йорику и его дама не остановились перед забронированными для них креслами.

— Джарлат, — вкрадчиво напомнил о себе Йорику.

Он протянул руку, когда Кин вскочил на ноги с широкой, явно отрепетированной улыбкой. Рукопожатие японца было более крепким, чем Кин мог ожидать, — самый подходящий момент продемонстрировать власть, на которую тот не должен был сметь посягать. Йорику прекрасно знал, что Кина лучше всего съедать по кусочку… Он был осведомлен о небольших играх, в которые Кин так часто играл, но полагал, что надежно держал это от него в секрете. Эта мышиная возня вице-президента доставляла ему громадное удовольствие, но прекращение самой последней и наиболее крупной диверсии Кина обошлось Йорику гораздо дороже, чем он ожидал. Кое-какие потери оказались невосполнимыми, и нынче вечером он положит конец всем этим невинным шалостям, уничтожит шаткий фундамент, на котором Кин решил возвести здание своего Дурацкого эксперимента, а завтра для Джарлата наступит… увы!