Дэвид Эннендэйл - Робаут Жиллиман - Владыка Ультрамара

Гиеракс морально подготовился к церемонии. Ни одна мышца не дрогнула на его лице, ни единый звук не сорвался с губ. Но как бы он ни старался держаться достойно, внутри все клокотало. «Им должен быть я». Несколько последних часов он старательно отгонял прочь эту мысль. Именно в ней таились корни снедавшей его боли, и капитан запрещал себе принимать ее. Но она оказалась слишком сильна.

«Им должен быть я. Я горд. Я зол. И я имею на это полное право».

Изнутри «Громового ястреба» послышался звук тяжелых шагов. «Должно быть, это Гейдж, — подумал Гиеракс. — Магистр-примус явился, чтобы лично провести церемонию передачи командования. По своей ли воле? — Капитан надеялся, что нет. — Марий чертовски хорошо знает, какое это оскорбление. Не только для меня, но и для всей роты». В конце концов, Гейдж тоже был родом с Терры и все понимал. Не мог не понимать.

Но первым из пассажирского отсека показался вовсе не Гейдж. Это был Жиллиман. Магистр-примус вышел следом за примархом. Оба остановились у подножия аппарели.

По рядам воинов прокатилась рябь. У Сирраса перехватило дыхание. Возмущение Гиеракса сменилось замешательством. Гнев его никуда не делся. Капитан злился все так же сильно, как и на борту «Чести Макрагга». Но когда перед тобой стоит примарх, и аура его величия наполняет весь ангар, на него злиться невозможно.

Гиеракс чувствовал себя окончательно сбитым с толку. Решение Жиллимана привело капитана в ярость. Но он не мог гневаться, глядя прямо примарху в глаза.

«Он — величайший из нас. Все мы происходим от него».

Такова правда. День, когда он впервые узрел Жиллимана, Гиеракс помнил ярко и отчетливо. Тогда на него словно снизошло величайшее откровение. Когда Император отыскал своего утраченного сына, Гиеракс уже давно сражался в составе XIII легиона. Десятки лет безупречной службы, отмеченные множеством славных побед… и непонятным, непроходящим чувством внутренней пустоты. И лишь когда Жиллиман предстал перед Ультрамарина-ми, эта пустота исчезла. Гиеракс ощутил небывалую целостность — как в себе самом, так и во всем легионе. Он смотрел на отца и лидера, впервые в жизни по-настоящему осознавая себя Ультрамарином. Жиллиман возвышался над всеми ними. Война заострила его лицо, а цепкий взгляд выдавал пытливый ум. Он явился им живым идолом, принявшим человеческий облик, но воплощавшим в себе нечто несравнимо более великое.

Гиеракс мысленно переживал этот момент каждый раз, когда воочию видел примарха. И вчера, на «Чести Макрагга», и сейчас — снова и снова он испытывал благоговейный трепет, и сердца его наполнялись радостью. Поэтому он не знал, что делать со своим гневом.

Который никак не хотел отпускать его.

— Легионеры Двадцать второго ордена, — заговорил Жиллиман, — вас постигла утрата, но вы стойко продолжаете сражаться.

О, и это тоже правда — только вот с одной поправкой. Не всем из Двадцать второго дозволено воевать так, как они умеют лучше всего. На протяжении большей части кампании разрушители были вынуждены сидеть сложа руки на корабле. Лишь однажды примарх разрешил магистру ордена Фаларису отправить их в бой против окопавшихся орков на бесплодной луне Агригентум V. «Где мы не смогли бы причинить никому вреда», — подумал Гиеракс. Но в целом рота практически не участвовала в боевых действиях и получила статус резервной. Горькая ирония заключалась в том, что Фаларис погиб вовсе не на поле брани. Один из орочьих кораблей — громадина настолько несуразная, что Гиеракс невольно задался вопросом, понимают ли вообще зеленокожие, что такое пустота космоса, — врезался прямо в надстройку «Каваскора». Судно, в котором камня было больше, чем металла, разлетелось на кусочки и буквально разворотило мостик ударного крейсера. Ремонтные работы там не завершились до сих пор. Управление кораблем распределили между вторичными командными постами, расположенными в разных отсеках. При столкновении экипаж понес большие потери. Вместе с дежурившими на мостике в тот момент смертными офицерами погибло еще четыре капитана. Среди них был и Фаларис.

Как старший офицер Гиеракс курировал назначения новых капитанов. Фактически на его плечи легли обязанности командира ордена. До него старшим капитаном был Фаларис, который впоследствии стал магистром. Процесс передачи мантии лидерства в Двадцать втором давно стал традицией, и она еще ни разу не навредила ордену. Воинов связывали тесные узы братства. Они видели особый смысл в самобытности и даже отчужденности своего ордена, и это помогало им стойко сносить чувство бессилия, порожденное вынужденным бездействием.