Валерий Цуркан - Операция «Странник» [тетралогия; СИ]

Паранорм по-прежнему не улавливал в астрофизике ничего странного. Человек как человек. Стеснительный немного, отвык тут в одиночестве от людей, а может, и с детства такой.

Женя между тем продолжал разыгрывать спектакль:

— М-да, ситуация. Тут даже русское авось не поможет, если что случится. Кстати, я тут книжицу нашёл в шкафчике. Вы не знаете, кому она принадлежит? Неудобно как-то, отдать надо. Тут написано: Чанов Юрий. Где его найти, не знаете?

И тут в голове Сергея завертелась снежная буря, песчаный самум и пылевой дьявол вместе взятые. Голос астрофизика вдруг изменился, будто змею увидел перед собой, а не книгу.

— Н-нет!, — испуганно воскликнул Илья Юрьевич, выставив перед собой руки и отшатнувшись. — Нет! Его не найти! Нет его. Он… он погиб.

Перед глазами паранорма мелькали смутные образы, будто картинки в калейдоскопе. Какие-то перепуганные насмерть люди, кто-то с оловянными глазами и серым лицом, груда тряпья — не то просто куча старой одежды, не то труп человека в рванине.

— Погиб? Как жаль!, — произнёс капитан, картинно всплеснув руками. — А что же случилось?

Астрофизика затрясло, как в лихорадке. Он стал сильно заикаться:

— Он… он у-у-у-ушёл… с-с-с-сам… он с-с-с-сам у-у-у-ушёл и… п-п-п-п-проп-п-п-ал!

Прошина пробил пот. Его самого едва не затрясло, и, кроме того, заболела голова, виски буквально ломило от дикой боли. И никакого желания проверять дальше этих людей. Страшно и мерзко на душе.

— Жень, пошли, — еле выдавил из себя эмпат.

Чернов тоже подумал, что дальше давить на Илью Юрьевича не стоит, и, к тому же, заметил, в каком состоянии пребывал эмпат.

— Ладно, Илья Юрьевич, не будем вам докучать, — решил откланяться капитан и зачем-то добавил: — А с кабелем нужно что-то делать. Не дело это.

Астрофизик только кивал головой, открывая трясущимися руками дверь и судорожными движениями запахивая полы халата.

Через пять минут Чернов и Прошин находились в каюте. Играл лёгкий джаз. Паранорм сидел бледный, как сама смерть. Глотал воду стакан за стаканом, истратил дневную норму, и всё не приходил в себя. Даже волосы его будто потускнели, стали не огненно-рыжими, а потемнели.

— Ну что ты, друг Эмпатий Коловрат, скажешь нам?, — спросил капитан, разглядывая товарища.

Сергей отпил ещё полстакана воды, клацая зубами о стекло и ответил:

— Ну, что я могу сказать… Стоило тебе напомнить ему имя Чанова, как в его голове вспыхнул яркий образ. Лицо человека. Молодого, лет двадцати пяти. Я уверен, что это и есть Юрий Чанов. В любом случае, если на фото увижу — узнаю.

Женя задумался. Значит, яркий образ… Полгода назад пропал человек, а образ в голове звездочёта — яркий. Это показалось ему странным. И поведение Ильи Юрьевича тоже показалось странным. Испугался. И даже не испугался, а пребывал на грани истерики. Что всё это может значить?

Сергей продолжил:

— А когда ты спросил, не убили ли Чанова, то в его голове родился образ лежавшего на полу человека. Знаешь, человек этот неспроста лежал в неудобной позе. Он был мёртв. И ещё какое-то страшное лицо с потухшим взглядом, и кожа такая, пергаментная, серая. Ну прямо мертвец.

Капитан встрепенулся.

— Мертвец, говоришь? То есть это убийство?

Эмпат отрицательно замотал головой, а потом, спохватившись, сжал руками внезапно заболевшие виски. Подождав, пока боль уляжется, залпом, как водку, допил воду, и ответил:

— Это смерть. Не скажу, что убийство, не уверен я в этом. И не уверен, что звездочёт к этому причастен. Но знаю, что видел мёртвого Чанова. Убитого ли, умершего ли. Но никак не пропавшего без вести. Ты понимаешь, о чём я?

Чанов погиб. По-крайней мере, один человек видел, как тот умер. Или обнаружил его уже умершего. И при этом не сообщили на Землю всей правды. Какой смысл это скрывать? Чернов спросил об этом Прошина и тот не ответил. Об этом знали только сотрудники МНС-1. Может быть, Лафайет боялся, что станцию закроют, если узнают правду. Или что его уволят за несоблюдение техники безопасности. Нужно до этого докопаться.

— Значит, астрофизик — убийца?, — спросил капитан.

— Я этого не говорил, я не привык судить так категорично. Видеть, как умирает человек, и убить — это разные вещи. Совсем разные.

Головная боль постепенно проходила, но грязь, залившая душу, отступала медленно. Всё так же играл джаз.

Глыба сидел на своей койке, глядя в иллюминатор, за которым буйствовала природа. По ту сторону ничего, кроме, желтовато-серой пелены, не видно, лишь изредка просматривались очертания недоделанного Железновым бота. Настроение паршивое. На завтра назначен общий поиск Странника, а людей, способных самостоятельно работать, практически нет.