Илья Крымов: Злом за зло (Драконоборец - dark edition)

Бухтарь отставил кружку, глянул на нее исподлобья и вздохнул. Сначала изменились глаза, из светло-карих став совершенно нечеловеческими, бледно-желтыми, потом лицо стремительно потеряло все знакомые черты. Бухтарь был настоящим диморисийцем, с простым и твердым лицом, с широкими скулами, широкой челюстью, носом-картоплей. Новое лицо благородно вытянулось, став уже, скулы приподнялись, щеки, с которых исчез и намек на бороду, впали, глаза провалились глубже, удлинившийся нос заострился, как и подбородок; изменилась, став изящнее, линия рта. Последними были волосы, из седовато-русых, остриженных "под горшок", как положено было носить всякому диморисийскому мужчине, они превратились в длинные, падающие на плечи и спину пряди, совершенно седые, кроме одной, иссиня черной. В новом облике Бухтаря были только две знакомые черты — две длинные складки, которые, постепенно истончаясь, пролегли от внутренних уголков глаз по обеим сторонам от носа к уголкам рта. Когда-то матушка сказала, что это пути, протоптанные слезами на лице очень несчастного человека, хотя Румяна никогда не видела, чтобы Бухтарь плакал.

Когда трансформация закончилась, дочь кузнеца замерла ненадолго, а потом набрала полную грудь воздуха, чтобы закричать. Бухтарь вскинул руку и сделал пальцем быстрый жест вроде того, каким опытный счетовод гоняет по спицам счетов костяшки, — рот Румяны был открыт, и она с силой выталкивала легкими воздух, но звук куда-то пропал, словно заблудился в голосовых связках и никак не мог найти дорогу.

Тот, кто звался Бухтарем, встал из-за стола, накинул на плечи серый шерстяной плащ, надел широкополую соломенную шляпу, закинул на плечо ремень сумки и взял стоявшие в углу трезубые вилы.

— Дом этот и все, что в нем, оставляю тебе, Румяна. И ему, возможно, если сойдетесь. Я был неправ, все-таки этот парнишка оказался хорошим человеком. Они пытали его, выведывая про меня, искали калеку-волшебника с покалеченной рукой и желтыми глазами. Конечно, парень не мог меня опознать, но когда они выведывали о новых людях, появившихся за последние годы, он не сказал им про меня. Знал, что они придут сюда, не меня он покрывал, а тебя и твою семью. Видать, что-то там у него внутри к тебе есть, что-то очень сильное. Прощай, Румянка, и прости меня, если сможешь.

— Постой! — Она вскочила, внезапно понимая, что дар речи вернулся. — Как хоть звать-то тебя по-настоящему?

— Тобиус.

— Вот те на… ну и срам!

Он добрался до сгоревшей конефермы пешком, попутно отмечая, что потерял ходкость. В прежние времена Тобиус мог широко шагать целыми днями без отдыха, мутировавший организм позволял проделывать и не такое, но за прошедшие годы он… не то чтобы обленился, скорее закостенел. Почти пять лет серый маг пахал землю, сеял пшеницу, пожинал ее, копался в собственном огороде, рубил дрова, таскал воду, пас скот, ковал железо и плотничал на стройках. Его тело привыкло к оседлому укладу, и теперь возвращение к бивачной жизни обещало стать неприятным испытанием.

Все, что могло сгореть на конеферме, уже давно превратилось в золу и пепел, огонь уничтожил хозяйственные постройки, а животные, не погибшие в нем, покинули разрушенные загоны и разбежались во все стороны. Рано или поздно люди бросятся их искать, наверняка кметы уже ищут "ничейных" лошадей, но дотоле многие животные погибнут от зубов и когтей зверя либо чудовищ, иным повезет самим найти путь к человеческим жилищам.

У дороги стоял фургон, возле которого суетились люди в легких доспехах с саблями на поясах. Другие люди ходили по пепелищу и лазали по черневшим невдалеке развалинам особняка семьи Зданеков. Средних лет сержант, оглядывавший это печальное зрелище, стоя у фургона, заметил Тобиуса.

— Поди-ка сюда, старче!

Волшебник торопливо приблизился и заговорил, часто и мелко кивая, как порой поступали кметы при встрече "больших людей из большого города".

— Чем могу служить, милостивый государь?

Сержант удивился, когда разглядел нестарое, в общем-то, лицо, безусое и безбородое к тому же.

— Из местных? — недоверчиво спросил он.

— Э… никак нет, милостивый государь, странствующий мастеровой из земель эстрийских, могу грамоту удостоверяющую показать, что я не бродяга какой, — не сбавляя накала раболепия, врал Тобиус, чей истинный облик выдавал в нем пришлого. — Но ежели что спросить надо, то извольте. Я вчера вместе с пьянокаменскими тоже здесь был.

Стражник из Скирова расспросил его о пожаре, и волшебник честно рассказал все, что знал, то есть совсем немногое. Той ночью он, как и остальные, участвовал в тушении, хотя спасать было уже почти нечего, а потом его заботы были направлены на сохранение жизни Леха Зданека.