Николай Чадович - Гражданин преисподней

– Слыхал…

– Так что жди смиренно своей участи, как ждал наш Спаситель. А я, ради укрепления твоего духа, поведаю поучительную историю о скитаниях и злоключениях пророка Ионы.

– Да пошел ты со своим Ионой куда подальше! – Кузьма перевернулся на другой бок, лицом к стенке, и натянул на голову полу куртки.

Приговор ему еще не был вынесен, да и за ночь все могло измениться к лучшему, но спалось Кузьме плохо, вернее – вообще не спалось.

Ясно было, что убежать из обители Света ему не позволят. Наверное, уже с десяток бугаев за дверями караулит.

Окажись он сейчас где-нибудь в лабиринтах Шеола, можно было бы вызвать химеру (существовали такие способы) и под шумок, поднятый ею, благополучно смыться. Да только из этого каменного мешка, в котором даже вентиляционного отверстия не предусмотрено, ни до какой химеры не докличешься.

Оставалось одно – сжать зубы и терпеливо ожидать решения своей участи, а уж потом действовать по обстоятельствам. Хотя вырваться из лап темнушников вряд ли удастся. Они и руки связать не забудут, и кляп в пасть забьют, чтобы на помощь не позвал.

Правильно говорил Венедим – бандитское отродье, дети беззакония. А ведь родители у них, по слухам, были люди как люди, на государственной службе состояли, в науках разбирались. Откуда только что берется? Почему добро надо вколачивать в душу едва ли не силой, а зло приходит само и причем самыми разными тропками?

В конце концов Кузьма уснул, но до утра метался в кошмарах – то на него наваливалась химера, принявшая облик Феодосьи, то Венедим превращался в поросенка со зловеще мерцающими глазами, то темнушники начинали вытворять с ним то, что сам он вчера вытворял с покорной Тиной.

Проснулся Кузьма с тяжелой головой и в самом мрачном расположении духа. Завтрак не подали – очевидно, рачительные светляки уже махнули на него рукой и не хотели входить в бесполезные, с их точки зрения, расходы.

Ближе к обеду за дверями завозились – наверное, убирали каменные плиты, которыми была подперта снаружи дверь.

В келью ввалилась целая компания и среди них – ни одного знакомого лица, кроме Венедима, конечно. Тот глаз опять не поднимал и вообще старался держаться позади всех. Надо думать, совестью мучился.

Среди одетых в грубые рясы светляков выделялись два темнушника, разряженные, как на маскарад, – шлемы, обложенные изнутри пенопластом, брезентовые костюмчики, безрукавки из невыделанной свиной кожи, тяжелые ботинки, подбитые гетинаксом толщиной в два пальца (приварят тебе таким ботиночком – мало не покажется).

– Вот человек, которого вы называете Кузьмой Индикоплавом, – сказал один из светляков, судя по всему, старший среди своей братии. – Нам его имя неведомо, а прибился он к нашей общине случайно, – этими словами он как бы открещивался от гостя.

– С каких это пор вы у себя всяких бродяг стали привечать? – перебил светляка один из темнушников.

– Таковы традиции нашей общины. Оказывать помощь страждущим и гонимым – одна из важнейших заповедей.

– Неправда! – бесцеремонно возразил темнушник. – Нет такой заповеди.

– Я подразумевал не Божьи заповеди, а предписания нашей внутренней жизни, проистекающие из слов Спасителя «Возлюби ближнего своего».

– Ничего себе ближний! – фыркнул другой темнушник. – Бродяга безродный, да к тому же и безбожник.

– Вы и сами к Христову воинству не принадлежите. – Светляк мелко перекрестился. – Однако в обитель Света допущены.

– Попробовали бы вы нас не допустить! – Темнушник хорохорился, но заметно было, что ощущает он себя здесь не совсем в своей тарелке.

– Прекратим пустые споры. – Светляк взмахнул руками так, словно дым перед собой разгонял. – Делайте то дело, ради которого явились сюда.

Гости расселись – темнушники отдельно от светляков. Места не хватило только самому Кузьме, до этого по собственной глупости покинувшему лавку (неудобно было валяться в присутствии столь важных персон). Светляки сложили руки на груди крест-накрест. Темнушники, покосившись на иконы, сняли головные уборы, хотя и с неохотой.

Первым речь держал тот из них, чьи волосы были собраны на темени в дурацкий хохолок.

– Я Леня Черпак, «зубр» семьи папы Каширы. Это по старым понятиям почти как полковник, – доложил он, буквально поедая Кузьму взглядом. – Имею полномочия проводить разборки любого уровня.

– На своей территории, – как бы между прочим вставил старший светляк.

– Опять двадцать пять! – возмутился хохлатый Леня. – Мы ведь вроде все заранее обговорили. А тут опять начинается сказка про белого бычка. Нам что – уходить?