Николас ван Палланд - Наковальня

— Лазарус, — мягко проговорил Габриел. — Ты думаешь, от этого станет легче? Он никогда не оставит тебя.

— Это угроза, Габриел Кайли?

— Нет, мне нечем угрожать тебе. Просто я думаю, что если бы ты собирался сделать это, то уже бы сделал. Но правда в том, что ты не можешь. При всех твоих угрозах, ты никогда никого не убивал с того самого дня. Вот почему ты все еще стоишь здесь.

Лазарус остался неподвижен и только покачивал своей бедной помраченной головой взад и вперед. Его мелкое дыхание скрипело в ушах Габриела.

— Лазарус, — взмолился землянин, — с Рейнером покончено. В эту минуту он уже в тюрьме ЦУРЗ. Он получит все, что заслужил. Саксон Рейнер отнял твою жизнь, он повесил ее как трофей на свою стену. Но никто больше не отнимал. Там, в этом городе, четыре миллиона дядей Булей. Что ты станешь делать, когда все они выйдут, танцуя, из тени деревьев?

Лазарус что-то забормотал. Габриел напрягся, чтобы уловить слова, и понял, что Уайт что-то декламирует:

Эти слова ничего не значили для Габриела, но внутри у него все сжалось от страха. И пересохло в горле.

— Прости, не понимаю. Плечи Лазаруса дернулись вверх.

Староанглийский. Древний бард и моя мания величия, — проговорил он с меланхоличной иронией. — Иногда все листья опадают. Когда я был молодым, я путешествовал и стоял в лиственном лесу зимой. Листья облетели, и люди говорили об этом как о проклятии. Я никогда этого не понимал. Когда листья опали, видно так далеко. Холмы за лесом, небо. Иногда листья облетают, и я вижу то, что я делаю. Я вижу, что я сделал, и удивляюсь: как, черт возьми, я мог зайти так далеко? Как я мог, зная то, что я знаю, будучи тем, кто я есть, чувствуя то, что я чувствую, как я мог сделать это?

Габриел открыл рот, но он был забит ватой дешевых афоризмов. «Из колодца моего благодушия?» — горько спросил себя землянин. Двадцать метров отделяют его от Лазаруса Уайта, а ему не хватает ума, чтобы сократить это расстояние.

Лазарус рассуждал:

— Я ненавижу его. Я вижу его и знаю, что он — это я, тот, кто совершил те поступки. Но я должен оставить его там как кого-то другого, иначе я просто задохнусь от этой ненависти к нему. Я ненавижу его всем сердцем, всей желчью в моей печени, всей кровью в моих жилах. Но это ничего не дает. Пока он там, он делает что хочет, и я не могу остановить его. Я не могу даже видеть его, кроме тех редких моментов, когда листья опадают. Я не могу простить его, и он не хочет прощения. Если я приму прощение тех, кому причинил вред, я должен буду принять и боль Того вреда. Мне тоже придется почувствовать боль… по-настоящему чувствовать.

Габриел прошептал:

— Этого ты и боишься, не так ли? Лазарус тихо хихикнул:

— О, он стучит в мою дверь тридцать лет, этот старый пьянчуга. Все хочет всучить мне ложь о прощении.

— Это не ложь, Лазарус. Это то, зачем я здесь.

И в этот момент словно огромная тяжесть свалилась с плеч Габриела. Он повторил, громче:

— Это то, зачем я здесь.

— Чтобы простить меня?

— Да, — уверенно сказал Габриел. «Кажется, Старик, монетка только что упала».

— А-а. — Лазарус снова отвернулся к Кьяре. — Я родился под куполами. Кьяра вырастила меня, воспитала. В юности… ты знаешь, как это бывает, бушующие гормоны, упрямство… я иногда оглядывался вокруг и думал: «Черт побери, даже если Тор не опустит молот, когда-нибудь этот городишко все равно рухнет под тяжестью собственного дерьма». Потом я тратил несколько кью и садился на челнок до Обриты-1, просто чтобы увидеть ее снаружи. И она пробуждала во мне такую гордость! Что за… глупая, бессмысленная, анахроническая, великолепная мечта! Она заставляла меня забыть про вероятности, нашептанные моими страхами. Вместо этого я вспоминал, что все — это возможности, ждущие рождения, и многие из них более стоящие, чем эта славная чепуха. Лазарус вздохнул:

— Ты прав, Габриел Кайли. Неужели я должен добавить матереубийство к моим прочим грехам?

Словно в ответ на свой вопрос Лазарус повернулся и пошел, слегка покачиваясь. Габриел двинулся параллельным курсом, сохраняя расстояние между ними тем же самым.

— Просто маленькая прогулка, — бормотал Лазарус. — Просто маленькая прогулка.

Подозрение шевельнулось в Габриеле.

— Лазарус? Куда ты идешь?

Вонючка все ускорял шаг, по мере того как изгиб купола становился все круче. И когда Габриел наконец понял, что задумал Лазарус, было уже поздно.