Генри Каттнер: Ночная Схватка

Эйлин была для Скотта ключом к дверям Цитадели, вратам в мир, к которому он не принадлежал и которого никогда не мог понять до конца.

Скотт открыл для себя такие тонкости, о которых даже не подозревал. Эйлин стремилась получить от любого проявления жизни максимум наслаждения и старалась достичь этого даже в мелочах. К примеру, оказалось, что крепкий и приторный коктейль "Лунный Цветок" можно сделать гораздо приятнее, если цедить его через подслащённый ломтик лимона, зажатый в зубах. Обычно Скотт предпочитал двойное виски и, как любому обычному солдату, ему нравились горячительные напитки, которые он называл гидропоническими. Однако коктейли, предлагаемые ему Эйлин, ни в чём не уступали терпкому, жгучему двойному виски цвета янтаря. В ту ночь Эйлин научила его разным фокусам. Спиртное чередовалось с веселящим газом, бешеные скорости аттракционов Луна-парка, от которых захватывало дух, обостряли чувственное восприятие и щекотали нервы. Эйлин была неистощима на тонкие, изысканные причуды. Она не походила на обычных девушек из подводных городов, называя себя побегом, случайным, бесполезным цветком на мощной лозе, которая давала обществу учёных, изобретателей, социополитиков. Эйлин, так же как и Скотт, была обречена на гибель. Обитатели подводных метрополий служили Минерве, Скотт – Марсу, а Эйлин – Афродите, но не только как богине любви, но и как покровительнице радости и искусств. Между Скоттом и Эйлин существовала такая же разница, как между Вагнером с его мощными аккордами и мелодичными арпеджио Штрауса. В глубине души у обоих затаилась горечь и щемящая печаль, но они редко это осознавали. Их роднило чувство подсознательной безысходности.

Во время карнавала ни Эйлин, ни Скотт не надевали масок. Их лица сами по себе напоминали маски. Оба научились не выдавать своих чувств, хотя каждый достиг этого собственным путём.

Скотт улыбался редко и с трудом, тогда как с лица Эйлин улыбка почти не сходила.

Благодаря ей Скотт мог лучше понять горожан. Эта девушка послужила ему как бы катализатором. Между ними установилось безмолвное согласие и слова здесь были не нужны. Они понимали, что по мере развития цивилизации люди, подобные им, неизбежно исчезнут. Сейчас человечество относилось к ним снисходительно, поскольку проблема их выживания или вырождения должна была рано или поздно решиться естественным путём. Каждый из них в данной ситуации выбрал свой путь. Скотт служил Марсу, служил верой и правдой, а пассивную Эйлин манила прямая противоположность.

Скотт почувствовал, что хмелеет, но внешне это было пока незаметно. Его причёска по-прежнему была безукоризненной, а загорелое мужественное лицо оставалось бесстрастным, как всегда. Но когда карие глаза Брайена встретились со взглядом Эйлин, между ними проскочила невидимая, но ощутимая искра.

Краски, свет и звуки… Теперь они начали обретать какую-то форму, раскрывая Скотту свою суть.

Далеко за полночь они сидели на Олимпе, где обнаружили свой маленький космос. Стены комнаты, где они очутились, как бы исчезли. Быстро бегущие клубы опаловых туч роились в беспорядке. Приглушённо шумел искусственный ветер. Скотт и Эйлин, подобно богам, пребывали в полном уединении от всего остального мира.

"Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною…"

Таков был этот уголок Олимпа. Кроме него не существовало уже ни других людей, ни других миров. Сама собой изменилась система ценностей, а любые психологические барьеры казались нелепыми.

Скотт удобно расположился в полупрозрачном кресле, похожем на облако, Эйлин поднесла к лицу Брайена баллончик с веселящим газом, но Скотт отрицательно покачал головой.

– Не сейчас, Эйлин.

Девушка выпустила баллончик из рук и тот покатился на пол.

– Мне тоже пока не надо. От избытка возникает пресыщение, Брайен. А в наслаждении всегда должно оставаться нечто неизведанное, то, что ещё может удивить. У тебя это получится, а у меня уже нет.

– Почему?

– Видишь ли… Наслаждение… Здесь тоже есть свои пределы… Выносливость человеческого организма. Меня уже мало что способно взволновать. Такой своеобразный иммунитет. Физический и эмоциональный… Ко всему. А вот ты ещё многое можешь для себя открыть. Ты не знаешь, когда тебя настигнет смерть. Не можешь этого запланировать. Всё, что намечено заранее, ужасно скучно. Главное в этой жизни – неожиданности.

Скотт чуть заметно покачал головой.

– Смерть – это тоже пустяк. Она – просто исчезновение того, что когда-то имело для тебя смысл. Или… – Он умолк, подыскивая слова. – Пока жив, к чему-то стремишься, что-то предполагаешь сделать, ибо система ценностей имеет свои законы. Допустим, что она основана на четырёх арифметических действиях. Смерть – это переход в иную плоскость аксиологии, совершенно нам неизвестную. Но арифметические правила, как таковые, абсолютно неприменимы к геометрии.