Сурен Цормудян - Последние пассажиры

Плотоядный хищник каким-то образом добрался снаружи до окна под потолком станции и остался незамеченным для всех кроме Родьки. Сейчас он восседал на пирамиде ящиков. На самой вершине этой пирамиды, как царь пирамиды пищевой. Он оскалился в злобной улыбке, предвкушая скорую расправу над двумя обреченными уже недочеловеками. Его оскал не оставлял сомнений в их участи. И блеснуло в полумраке его оружие. Странного вида меч. И он прыгнул вниз. На нижнюю ступень. Еще ниже. Еще прыжок. А антилопы-гну, как и положено глупым травоядным, продолжали яростно друг друга бодать, не заметив как рядом с ними оказался плотоядный хищник в тельняшке, шинели и черном берете.

Моряк занес свой меч, и Родька со всей силы зажмурилась.

Внизу ветер практически не ощущался. Но там. В небе, он сильно гнал тучи, освободив от них рваные островки чистого неба. Раскачивались деревья, что были повыше.

– Ты убил их… – прошептала обнимающая своего оранжевого зайца Родька. Она сидела на старом поваленном дереве недалеко от станции и смотрела в небо.

Моряк сидел рядом. Спиной к ее спине. Курил и тоже смотрел в небо, то и дело, бросая взгляд на припаркованный неподалеку БРДМ.

– Вообще-то, их убила ты. – Невозмутимо ответил он.

– Чего?

– А того. Ты стала причиной смерти всех этих людей. Ты стала катализатором того безумия, которое погубило всех и оставило лишь нас двоих в качестве последних пассажиров это треклятого электропоезда.

– Это жестоко и подло так говорить. Ты же сам разрубил Жигана и Клима.

– А не надо было? Отчего ты так тряслась тогда под вагоном? Может у тебя сомнения насчет их намерений касающихся тебя?

– Нет. Но мне не нравится, что ты меня обвиняешь.

– Я моряк. А у нас на флоте говорят, что женщина на корабле, быть беде. Вот именно поэтому.

– Я не понимаю.

– Ну и дура.

– Прекрати! – воскликнула Родька. Она толкнула его в спину и обернулась.

– Прости, – тихо хихикнул Моряк.

Она обиженно вздохнула и прошептала.

– Хоть ты меня не обижай. Пожалуйста…

– Прости сестренка. Не буду. – Он кивнул.

Родька почувствовала, как ком подкатил к горлу, и захотелось плакать. Настолько трогательно прозвучало это слово. Сестренка.

– Как тебя зовут? – сдерживая слезы, спросила она.

– Илья. Илья Крест. – Ответил Моряк.

– Крест это кликуха?

– Крест – это Крест. Крикуха у меня Ахиллес. Хотя недавно кое-кто настойчиво называл меня людоедом. Мне почти нравится, стало. – Он снова усмехнулся.

– Людоед? – Она посмотрела на него через свое плечико. – А что. Тебе идет.

– Спасибо. – Он кивнул.

– Не обижайся. Я в хорошем смысле.

– Ну конечно в хорошем. – Хмыкнул он. – Как еще иначе можно людоедом прослыть…

– Да ладно тебе…

– Я не обижаюсь.

– Вот и хорошо. – Вздохнула Родька. – А почему ты мое имя не спросишь?

– Да зачем. Я уезжаю. Так что больше не свидимся.

– КАК!

– Да вот так. Мне тут больше делать нечего.

– И ты бросишь меня?! – она вскочила и, зайдя спереди, пристально посмотрела Илье в глаза.

– Я сделал для тебя и так много. И времени потерял немало. А сейчас ты обуза.

– Что?! Да что ты такое говоришь?!

– Женщина на корабле…

– Да иди ты с этой чепухой!

– Вот и пойду. Поеду точнее. – Крест поднялся на ноги.

Она схватила его за шинель.

– Боишься соблазна перед молодым девичьим телом?! – она зло усмехнулась, и было в этой усмешке нескрываемое отчаяние.

Он резко оттолкнул ее и обнажил самурайский меч, свирепо сверля ее взглядом.

– Еще что-нибудь эдакое ляпнешь, снесу голову.

– Это ты умеешь. Я видела. Но я же пропаду одна! Я даже не из этого города!

– Вот как? А откуда?

– Из Москвы я.

– Надо же. И как тут оказалась?

– У бабули гостили семьей, когда случилось все…

– И где твои родители?

– Неужели непонятно? – она повесила голову. – Нет в мире справедливости. Бабули не стало. Матери тоже. А этот живой…

– Кто? – спросил Моряк.

Родька подняла заплаканные глаза.

– Мой отчим. Я убежала от него потом. Он хотел сделать со мной то же самое, что и эти двое, которых ты зарубил. Он ищет меня. Я боюсь…

Крест вздохнул, глядя в сторону и извлек из внутреннего кармана шинели фотографию, которую забрал у казненного им каннибала.

– Держи, – он протянул карточку девочке. – Он больше никогда тебя не найдет.

Родька с изумлением смотрела на фотографию.

– Это же я… Мне тут десять лет… Откуда она у тебя?

– Долгая история. Могу сказать только, что справедливость все-таки иногда торжествует. Твой отчим сейчас в аду, и то, что он хотел сделать с тобой, делают с ним черти.