Михаил Ахманов - Океаны Айдена

Прямоугольник массивных каменных стен и зоркая стража берегли его покой. С угловых башен часовые, вооруженные мечами и арбалетами, могли видеть лежавший на севере Имперский Путь, ровную, как стрела, дорогу, уходившую направо, к каналу и к городу, к его улицам, площадям и дворцам, и налево, к полосе леса, темневшей на горизонте. За этой магистралью, которой дозволялось пользоваться лишь могущественным и знатным, вдавался в сушу прямоугольник гавани, заполненный кораблями и огромными плотами — их весла были подняты, паруса свернуты, будто крылья птиц, добравшихся к своему гнезду и прилегших вздремнуть до рассвета. Над ними возносилась башня маяка, и огонь, горевший на ее вершине, походил на глаз великана, надзиравшего за стаей уснувших птиц.

На юге, за фруктовой рощей, тянулся Большой Торговый Тракт, сейчас безлюдный и пустой, как и дорога знатных. Но на складах гавани уже копились сукна и стеклянные изделия из Стамо, оружие, доспехи и бронзовая посуда из Джейда, вино, парча, бархат, ковры и драгоценные камни из эдората Ксам и Стран Перешейка. Утром Торговый Тракт затопят фургоны и телеги, и грохот их будет доноситься до самых уединенных покоев замка бар Ригонов.

Но сейчас все было тихо. Древний замок, и лежавшая на западе столица, и весь имперский домен Айдена мирно дремали под светом двух лун, большого серебристого Баста и маленького быстрого Крома, похожего на золотой апельсин. Спали повара и конюхи, ключники и музыканты, служанки и садовники, дремали кони, мулы и шестиногие тархи, цветы в саду закрыли свои чашечки, вода бассейна застыла, словно зеркало из темного стекла.

Спал и Георгий Одинцов, и на его лице блуждала слабая улыбка. Потом его губы дрогнули, черты стали строже и словно бы старше, он глубоко вздохнул и что-то прошептал.

В дорогу! Скоро в дорогу…

Огромный плот покачивался на морских волнах, ветер срывал с волн соленые брызги, бросая их в лицо Одинцову. Утра были прохладными, но в полдень солнце палило во всю, и когда оранжевый ослепительный шар поднимался в зенит, он сбрасывал плащ, оставаясь в легкой тунике, перепоясанной ремнем с медными бляхами. К поясу были подвешены меч и кинжал, с которыми он не расставался ни днем, ни ночью; в каюте, под деревянным топчаном, хранились чель, хайритский арбалет и два колчана, набитых стальными стрелами.

Плот неторопливо полз к проливу, за которым лежал эстуарий внутреннего Ксидумена. Море было спокойным, шел весенний месяц, когда в империи, и в эдорате Ксам, и в княжествах Перешейка, и в далеком Кинтане люди начинали взрыхлять почву сохой, забрасывая в нагретую солнцем землю семена, когда окапывали фруктовые деревья, выгоняли на луга, покрытые первой травкой, скот, палили старую стерню, удобряли виноградники. Хорошее время! Ксидумен, Длинное море, что протянулось на тысячи километров от Западного до Северо-Кинтанского океана, лежал перед плотами-стагартами и крутобокими парусниками ровной дорогой, блистающей по вечерам изумрудом, а по утрам — сапфиром. И Алтор, ветер странствий, один из Семи Священных Ветров Хайры, нес корабли на все стороны света.

Георгий Одинцов, Аррах Эльс бар Ригон, плыл на восток по воле императора и казначея бар Савалта. Плыл вместе с двумя сотнями мореходов и солдат Береговой Охраны, с вороным Баргузином и десятком лошадей, с грузом серебра и золота, что пригодится экспедиции в далеком Ханде.

Одинцов со своим экспедиционным отрядом занимал три каюты в нижнем ярусе кормовой надстройки. Впрочем, вряд ли он мог считать отряд своим, ему принадлежал лишь Кайти, парнишка лет семнадцати, взятый в услужение из замковых челядинцев. Волосы у него походили на медную проволоку, носа и щек под веснушками не было видно вовсе, но слугой он оказался расторопным. Три остальных члена экспедиции, лазутчик бар Кейн и его помощники, Поун и Хор, не столько подчинялись Одинцову, сколько присматривали за ним. Бар Кейн, дворянин из мелкопоместных, был полицейским чиновником, мужчиной крепким и опытным, из тех, кого на мякине не проведешь, Поун и Хор являлись, по земным понятиям, боевиками. Кряжистые парни с мощной мускулатурой, рубаки и стрелки, кроме того, оба отлично метали кинжалы, в чем Одинцов убедился, понаблюдав за их тренировками на палубе. Видно, бар Савалт не хотел рисковать и отправил с ним лучших своих людей. По прибытии в Ханд бар Кейну полагалось написать записку щедрейшему. Передав ее в руки казначея, Одинцов получал свободу, свои поместья и титул пэра.