Олег Кукса - Камикадзе на прогулке

— Хотелось бы, чтобы это так и было на самом деле, — пробормотала Ксения.

— Ксения… — Джонатан побагровел, но все же сдержался. Почти спокойно предложил. — Если уж рисковать — то почему бы не иметь возможности полновесной двусторонней связи с десантником? Все равно ведь погибнет. А так мы получим с поверхности планеты больше данных.

— Закрой рот, Джонатан! — на этот раз побагровела Ксения. — Как ты можешь так говорить!?

— Я не собираюсь пока погибать, Джо! — насупился я. — Использование Игл разрешено Землей. Так что шарманку твою, под тридцать кило, я на своем горбу таскать не намерен!

— Хорошо, несите Иглы, — сдался наконец Джонатан. — Могу даже извиниться, если вы боитесь слышать правду. Просто я привык реалистично смотреть на происходящее. Но, Дэниел, хоть ты, наконец, постарайся на этот раз добыть что-нибудь интересное! И обязательно испытай мой наземный энергорадар на тех стационарных энерголовушках, которые сумеешь обнаружить своим гравидеструктором и тепловизором. Ты ведь сам прекрасно понимаешь — насколько важна эта телеметрия! Я на тебя рассчитываю — не подведи.

— Не вопрос. Сделаю, Джо, — кивнул я головой. Хоть в чем-то мы все же нашли согласие. — Твой энергорадар уже в моем рюкзачке.

Именно Мэрайфилд был тем ученым, которому удалось собрать первые образцы энергорадаров, способных засечь наших невидимых визитеров, появившихся после Катастрофы. Он сыграл на детекте аномальных изменений в электромагнитных полях. Ведь электромагнитные силовые линии, как известно, уходят в бесконечность. Но, подозреваю, как и любой гений, Джонатан обладал непростым характером. И это еще мягко сказано — в дипломаты он явно не годился. Его очень интересовали данные, полученные непосредственно с поверхности Новой Женевы.

Несмотря на частые ссоры, я все же у него временами ходил, кхм, в любимчиках. Быть может, потому что мог с закрытыми глазами разобрать и собрать Молнию, к проектированию которой приложила свою руку и моя сестренка с родителями. И я без скрипа в зубах помогал в сборке, ремонте и расконсервации всего того научного хлама, который прибывал на базу с чартерными рейсами. Доставленными на базу десантными шаттлами и их обслуживанием занимался как раз в основном я. Ведь техников-профи на базе действительно не хватало. Местечко слишком уж горячее. Так что лишними мои руки не были. И Мэрайфилд даже удостоил меня великим правом называть его сокращенно — Джо.

Это мало кому из файтеров на нашей базе удавалось.

Но Джонатан не знал, что в моем ангарчике прототип двухместной Молнии стоял еще задолго до визита на Новую Женеву. Подарок от родителей и дедули по поводу того, что мне стукнуло шестнадцать, и я успешно окончил третий, самый тяжелый, курс Технологического. И я потом использовал ее скорость для кратких визитов домой, в Лондон. Так что я любил не только прокатиться с ветерком среди облаков, но и хорошо изучил матчасть.

Впрочем, я с удовольствием работал с новым эксклюзивным оборудованием, созданном на заводах Земли специально для Внеземелья. И, увы, слишком часто попадался вспыльчивому главе научного сектора на глаза. А он, надо же, очень любил поболтать о том, о сем. Причем беседа, как правило, из мозгового штурма научно-технической проблемы мило так переходила в горячую полемику, оканчивающуюся небольшой такой ссорой — если каждый оставался при своем мнении. Хорошо хоть, Джонатан, несмотря на крутой нрав, злопамятным не был. И мозговые штурмы обожал. Мол, истина рождается в споре, и все такое…

Между учеными и десантниками, увы, традиционно наблюдался некоторый антагонизм. Ребята даже на меня и Лисенка начали криво коситься, перемывая косточки Мэрайфилду и его подчиненным. Некоторые мои кореша даже интересовались у меня — не изменилась ли форма моего черепа из-за того, что я слишком тесно общаюсь с яйцеголовыми? Шутка пошла на ура — я не вылазил из научного и инженерного сектора часами, долбаясь с различным оборудованием и нашими десантными птичками. И, особенно, после того, как мне с Лаурой, пришлось по милости ученых выдержать несколько десятков мелких операций и курсов биологической терапии. Потому что, видите ли, появились новые данные по видимости-невидимости биологических тканей человека, и мне с Лаурой, с подачи яйцеголовых биологов на Земле, приходилось убирать все подозрительное, способное привлечь внимание невидимых убийц Планеты Хаоса.

Весьма сомнительные, на мой взгляд, эксперименты, из-за которых мне и Лауре пришлось потерять на переделку наших файтеров уйму времени — операции-то были, мягко говоря, эксклюзивные. А самое печальное в том, что невидимки космоса и невидимки на поверхности планеты могли иметь разное представление о том — что, на их взгляд, в теле файтера вкусно, а что — нет. И вся наша работа, возможно, и выеденного яйца не стоит.