Наталья Игнатова - Змея в тени орла

И все-таки почему же она не убила этого сопляка?

– Ну что, почтенный Судир, хотите сказать, что вы были готовы к этому?

– Да. Чего-то подобного следовало ожидать. Не в этот раз, так в следующий Эфа поступила бы так, как считает нужным.

– Она всегда поступала так, как считала нужным. Но никогда не доходила до прямого неповиновения. Вы и сейчас будете настаивать на том, что она нужна нам?

– Больше чем когда-либо раньше. Послушайте, Мустафа, вы никогда не работали с ней. Вы знаете Эфу лишь по моим рассказам да по слухам, что ползают в городах. Неудивительно, что вы считаете ее плохо прирученным чудовищем.

– Не я один.

– Да. Другие султаны тоже. И все вы ошибаетесь.

– Ну разумеется. И только вы, почтенный, правы. Вы всегда правы. Вы всегда знаете, что делать и как делать. Вы…

– Я – Хозяин. А вы – султаны. Может быть, поэтому я действительно знаю, вы же лишь предполагаете.

– Простите, Достопочтенный.

– Прощаю, Правящий. Выслушайте меня и расскажите остальным то, что услышали, дабы не возникало больше разногласий. Слушайте внимательно, даже если то, что я буду говорить, покажется вам знакомым. Лучше повториться, чем не сказать вообще.

Эфа лежала на низкой тахте, вытянувшись во весь свой немалый рост и закинув руки за голову. Голос Судира доносился сквозь каменную кладку глухо, но отчетливо. Кто другой, может, и не услышал бы, но не она. Судир сам показал ей, где и как продолбить в стене отверстия. Сам посчитал, сколько их должно быть. И не переставал удивляться тонкости ее слуха. Чуть выше на стене была еще и смотровая щель, но сейчас Эфа ленилась подыматься. Чего она не видела в скудно обставленной келье Судира? А вот послушать – это было интересно.

Неужто султаны осмелились проявлять недовольство? Пфе! Все они должны понимать, что неповиновение Хозяину означает смерть. Не обязательно даже от ее, Эфы, руки. У Судира хватает умелых убийц. Свою змею Хозяин бережет для исключительных случаев.

– Она – не человек, – слышалось из-за стены. – Она действительно чудовище. Но чудовище разумное…

Эфа зевнула, ощерилась. Сверкнули за черными губами страшные длинные клыки. В келье было тепло, и она, едва не мурлыкая, свернулась на тахте, вытянув руку к жаровне. Острые когти переливались в тусклом свете горящих углей.

«Чудовище»? Да, разумеется! Не джинн и не ифрит. Не было в ней ровным счетом ничего демонического. Кто-нибудь из Тварей? Вполне возможно. Ни в книгах, ни в устных преданиях не упоминалось о таких, как она, и все же другого объяснения не находилось. Судир решил когда-то, что пусть будет Тварь. Эфа не спорила. Ей было все равно.

– Я долго пытался понять, что же отличает ее от остальных бойцов. – Голос Хозяина изменился, и Эфа зримо представила себе улыбку на сухих, бледных губах, – Дело не в цвете кожи, не в глазах, и даже когти и клыки не главное. Она другая не только внешне. Она другая внутри. И совсем недавно я понял, в чем же дело. – Судир сделал паузу, словно давая Мустафе обдумать сказанное.

Эфа вытянула шею, прислушиваясь. Она не очень любила разговоры о себе, по большей части они сводились к страшным рассказам о смертях. Новых и новых. Но Судир все равно заставлял ее выслушивать пересуды, сплетни, весь этот бред. Он говорил, что таким, как она, чуждым и чужим, необходимо знать, что думают люди. Знать и действовать сообразно этим знаниям. Сам-то Хозяин всегда говорил интересно. Говорил такое, о чем Эфа зачастую и не подозревала. Вот и сейчас…

– Да, я понял, в чем дело. – Судир вздохнул. – Она – дитя.

Короткий изумленный всхлип Мустафы. То ли смешок. То ли икота разобрала султана. Эфа фыркнула, развернулась гибко и, приподнявшись, прильнула глазами к смотровой щели.

Так и есть. Старый, сухой, как саксауловая ветка, и такой же скрюченный, Судир невозмутимо сидел, поджав ноги, и сочувственно смотрел на собеседника, который, надо думать, опасался в присутствии Хозяина давать волю смеху, а потому краснел, синел, бледнел, но пытался сохранить вид внимательный и серьезный.

– Посмеялись, Мустафа? – вежливо поинтересовался Судир. – Тогда слушайте дальше. Эфа – дитя. Ребенок. Она думает, как ребенок, и действует, как ребенок. Она убивает, потому что для нее это игра. Помните, мы ломали голову, почему она не хочет уйти в Лахэ, почему отказывается готовить таких же великолепных убийц. Мы объясняли, что это послужит на пользу всем барбакитам. Что горные кошки станут действительно страшным оружием. Мы говорили о целесообразности. А она не хотела нас слушать. Ей было скучно. В детской игре целесообразности нет. Она не стала убивать мальчика… Что ж, и это понятно. Видимо, правилами ее игры убийство детей запрещено. Подождем, пока она вырастет, и тогда в наших руках окажется сама Смерть. Смерть, которая уже не будет руководствоваться вообще никакими правилами.