Вячеслав Шалыгин: Перебежчик

Земля оказалась тяжелой, но не мерзлой, как ребята ожидали. Кирка не пригодилась. Филипп каблуком счистил со штыка армейской лопаты налипшую грязь, вытер рукавом со лба пот и снова принялся за дело. Пока что яма выглядела не слишком глубокой, до нормальной могилы не дотягивала, но, как ни притормаживай, работы все равно оставалось на полчаса, не больше.

Что ж, лишние полчаса жизни тоже неплохо. Главное, чтобы ребята не замерзли и не решили урезать срок. Они, конечно, люди слова, раз пообещали выполнить последнее желание приговоренного — вырыть нормальную могилу — выполнят, вот только какая яма в их понимании «нормальная»? В рост, больше, меньше?

— Хватит, — буркнул один из ребят. — Вылезай.

Грин ждал этих слов, но все равно вздрогнул, словно от удара бичом. В животе неприятно похолодело, а лопата сама собой выскользнула из рук. Фил пошарил в грязи, отыскал инструмент и протянул черенком вверх. За грязный черенок ухватились двое, Рыжий и Танк. В принципе, не будь черенок таким скользким, вытянуть мог один Танк, очень уж здоровый, черт.

Очутившись наверху, Фил отпустил лопату, вытер руки о штаны и привычно кивнул «спасибо». То ли от столь естественного кивка, то ли от того, что наступил момент истины, расстрельная команда и приговоренный замерли в импровизированной немой сцене, которая затянулась на целую минуту. Пауза — хоть в театр.

Впрочем, Филу любая пауза сейчас шла на пользу. Перед смертью, говорят, не надышишься, это верно, но и просить, как в кино, «давайте поскорее покончим с этим» — дудки!

Филипп окинул взглядом бывших братьев по оружию и отметил про себя занятное обстоятельство. Все шестеро бойцов расстрельной команды стояли практически там же, где находились, когда приговоренный только начал работу. Если сдвинулись, максимум на два шага, чтобы не замараться землей. И выглядели почти все, честно говоря, не очень. Кисло как-то выглядели. А уж про фанатичный блеск в глазах нечего и говорить. Хотя оно и понятно. Одно дело — страстно клеймить предателя в трибунале, и совсем другое — участвовать в его казни. Если ты не садист, глазам блестеть не от чего. Разве что от слез.

Фил украдкой взглянул на единственную девушку среди бойцов. Нет, у нее глаза тоже не блестели ни от праведного гнева, ни от влаги. Сухими оставались глаза. А еще пустыми и холодными.

Грин сначала расстроился, но потом все понял и успокоился. Вика не плакала, но и не оставалась равнодушной к происходящему. Ее отсутствующий взгляд как раз об этом и говорил. Она пыталась задавить кипящие в котле души эмоции, обрушив на этот самый котел глыбу ледяной отрешенности. Эх, не переборщила бы, вместе с котлом и очаг не затушила, не заморозила бы! Ей ведь еще жить. А с ледяной душой какая жизнь? Так, растительное существование.

Взгляд как-то сам собой скользнул вправо и остановился на Воронцове. Пожалуй, только он выглядел относительно бодрым и твердым. Командир группы возвышался над товарищами, словно вилка, воткнутая в горку квашеной капусты. Ну, еще бы! Такой шанс. Даже два. Во-первых, выполнив постановление трибунала, Ворон заметно прогнется перед начальством, а во-вторых, станет еще более популярным в народе.

«Это какой Воронцов, тот самый Ночной Потрошитель, которого так боятся чужаки? И тот самый, который расстрелял Грина? Ах, какой дважды герой! И какой красавец два метра ростом, косая сажень в плечах. Ну настоящий герой! Дайте пожму ему руку. Неделю мыть не буду! Хотя, нет, все-таки помою, какой-то серой от него попахивает… слегка. Ну да герою простительно».

Фил незаметно хмыкнул и вдруг понял, что в животе снова потеплело, руки больше не дрожат, а из всех переживаний осталось только сочувствие бывшим товарищам. Им ведь грех на душу брать. Тяжело это, даже если ты уверен, что прав. И к Воронцову, железному человеку с тяжелой рукой и припаянной башкой, тоже никаких претензий по большому счету не осталось. Он ведь так никогда и не поумнеет, а это еще хуже, чем грех на душе. А уж к Вике…

Понятное дело, мыслей Фила никто не улавливал, по лицу тоже вряд ли кто-то умел читать — да и не смотрел на него никто, только косились — но одновременно с приговоренным перестали мандражировать и палачи.

— Слышь, Ворон, — коротко откашлявшись, позвал Боря. — Ну чего, включаем?