Татьяна Смирнова - Покойники в доле

Бал в честь чудесного выздоровления самой богатой наследницы севера Британии решено было устроить в особняке Ченнефилд. То количество гостей, которое на радостях пригласил мистер Нортон, просто не поместилось бы ни в одном зале Бультона. Разве что в ратуше… Обнаружив это обстоятельство буквально накануне бала, Альфред растерялся, но Кэти Бэрт, которая в последнее время только что не ночевала в доме лучшей подруги, уверенно улыбнулась и сказала, что все уладит. Причем, и в самом деле – уладила. Причины особого расположения виконта к дочери судьи уходили еще в те времена, когда молодой юрист Бэрт отстоял права молодого дворянина на титул и поместье. Впрочем, сейчас об этом уже мало кто помнил. Кэти была вхожа в избранный круг – и точка. Сейчас это обстоятельство оказалось как нельзя более кстати.

Альфред, который принес дочери радостную новость, был изрядно удивлен, увидев, как лицо ее залила бледность, а улыбка, появившаяся на нем мгновение спустя, показалась отцу несколько натянутой. Впрочем, странности он привычно списал на последствия тяжелой болезни. Их у дочери хватало, и эта была еще не самой большой. По сравнению с первыми днями после выздоровления, когда Ирис глядела широко открытыми и не узнающими глазами на людей, которые были рядом с ней с самого ее детства, путала имена и мучительно долго обдумывала ответ на простейший вопрос, внезапная бледность была пустяком. Альфред выбросил его из головы раньше, чем поднялся по лестнице на второй этаж.

А вот Ирис предстоящий бал добавил беспокойства. Она едва дождалась, пока широкая спина мистера Нортона не исчезнет за поворотом длинной витой лестницы, и опрометью кинулась наружу.

Она уже довольно хорошо знала дорогу через сад до задней калитки, потом через луга, опушкой леса к большому приземистому дому Бэртов.

– Кэти! – крикнула она, оказавшись во дворе судейского дома. В окне показалось удивленное лицо подруги. Удивляться было чему, они ведь расстались меньше часа назад. Через минуту подруга оказалась рядом.

– Что случилось?

– Бал! Он все же будет. А я так надеялась, что все сорвется…

– Надеялась? – Кэти с удивлением уставилась на девушку, – почему? Чем тебя не устраивает бал? Я думала, ты хочешь… Ты ведь должна была так соскучиться по танцам.

– В том то и дело, – вздохнула Ирис, – понимаешь… Я… В общем, я, кажется, разучилась танцевать.

– Но это невозможно, – ахнула Кэти, – как можно разучиться танцевать?

– Выходит, можно. Я немного помню движения менуэта, – глядя прямо в глаза подруге, честно соврала Ирис, – но это все.

Кэти покачало головой. К счастью, этой милой, искренней девушке и в голову не пришло ни в чем сомневаться.

Две недели назад, в первый раз увидев над своей кроватью ее лицо, на котором смешались радость и беспокойство, Ирис изрядно струхнула. Ее «подружка детства», девушка, с которой она вместе выросла, делилась самыми сокровенными тайнами… Кэти знала об Ирис Нортон больше, чем та – сама о себе. К ее невыразимому облегчению все обошлось. Видимо, ученик доктора был очень убедителен, расписывая, к каким последствиям для ее головы могла привести лихорадка. А Кэти так искренне радовалась ее «выздоровлению», так боялась, что болезнь вернется и так старалась помочь подруге поскорее «все вспомнить», что всего через пару дней Ирис с удивлением поняла, что и вправду привязалась к дочке судьи. И, оказавшись в затруднительном положении, она бросилась к ней.

– Да! Удивительное дело, – Кэти покачала головой, – Джаспер говорил, что болезнь повлияла но голову, но я как-то никогда не думала, что для танцев нужна голова. Мне всегда казалось, что достаточно ног и рук. Выходит, я ошибалась.

– Поможешь? – с надеждой спросила Ирис.

– Разумеется. Не могу же я бросить тебя в такой беде, как твой собственный бал. Пойдем наверх, у нас никого нет, а зал достаточно просторный.

…Пожалуй, самой большой неприятностью ее новой жизни оказалась необходимость носить корсет на жестких пластинах из китового уса. Это орудие пытки, с которым не сравнился бы ни «испанский сапог», ни «четки боли», приходилось надевать с помощью горничной, ее звали Мэри.

В первый же день Ирис попробовала, было, словчить и, когда Мэри вышла, быстро, едва не выломав руки из суставов, расшнуровала платье и сбросила сооружение, в котором трудно было не то что ходить или, спаси господь, ездить верхом, а просто дышать. Натянув платье обратно, она попробовала снова зашнуровать его «как было»… и потерпела полнейшее фиаско. Платье оказалось настолько коварным, что просто не сошлось на спине, а уж о том, чтобы затянуть шнурки, и речи не было. Пришлось проглотить внутренний протест и снова позвать Мэри, солгав, что под корсет попали крошки от круассанов. В первую неделю она проклинала все на свете, потом только отвратительную деталь туалета, потом, к собственному изумлению, привыкла. Не то, чтобы совсем…