Даниил Аксенов - Апокалипсис - р. от о.л.

Верзила Федор из Твери - замечательный минер. Я с ним познакомился два дня назад. Он сумеет уговорить любой замок, перед которым пасует супермедвежатник. Федор залепляет хищный глаз замка аппетитной пластиной, мгновение - и взрыв. Дверь трескается пополам, словно сверху на нее опустился гигантский топор.

Миша помогает двери раздвоиться. Мы заглядываем, чтобы увидеть подпорку и, конечно, видим... это массивный коричневый стол. Думаю, что до нашего вторжения коллекционер антиквариата дал бы за этот стол немалые деньги, но сейчас достойный предмет мебели приходит в негодность на глазах. Миша трудится в поте лица, доламывая раритет, и вскоре мы вваливаемся в комнату.

Меня посещает чувство дежа вю. Словно я снова нахожусь в каком-то министерстве, куда пришел, чтобы выяснить у руководства, на самом ли деле чудесным образом пропали вагоны с государственным товаром или этих вагонов никогда не было.

Так вот, в комнате царит такая же рабочая атмосфера, как и в министерстве. Стоят темные лакированные столы, жесткие стулья для посетителей и удобные кресла для персонала. На стене висит большая карта Москвы и прямо на ее фоне чернеет лысоватая шевелюра сурового старикана в пиджаке и с самой квадратной головой из всех квадратных голов, которые я видел, включая кукол и игрушечных роботов. Мне кажется, что эта комната - один из штабов Влада, а старикан... кто такой старикан, никак не могу понять. У него мерцающая инфракрасная аура, а движения, да и поза, насквозь фальшивы.

- Присаживайтесь, - голос у чудака, одетого в черный пиджак, как у трубача, когда тот, напившись, пытается кричать в раструб тромбона.

Я подаю знак нашим - спокойствие! То, что кто-то восседает за столом, еще не повод в него стрелять (хотя некоторые пенсионеры, вечные ходоки в собес, со мной поспорят).

- Ты кто такой? - да-да, я знаю, что невежлив со стариками, сидящими на вторых ярусах заброшенных бомбоубежищ.

- У меня к вам деловое предложение, - вместо ответа говорит незнакомец, трогая свой нос-картошку неловким движением. - Это касается Первого Дома. Вы знаете о ритуале, который может помочь туда проникнуть?

Старик явно торопится выложить козыри, опасаясь, что мы устроим здесь небольшой погром. И он прав. Козыри очень веские. Об этом ритуале я уже думаю третий день. Манускрипт утверждает, что он выполним, а здравый смысл - что нет.

- Ты кто такой? - повторяю вопрос.

- Меня зовут Альв, - следует краткий, вежливый и ничего не значащий ответ.

Старик выглядит как Черчилль, попавший под каток, но именно это отдаленное сходство наводит меня на мысль, что здесь готовы к переговорам.

- Миша, Стас, останьтесь. Остальные - держите коридор, - мой приказ ясен и ему все подчиняются, хотя знают, что Манускрипт предписывает нечто другое.

Наш 'учебник' при встрече с моролом (то, что старик - морол, устанавливаю методом исключения - тут больше никого не осталось) советует немедленно убить тварь, в разговоры не вступать и памятные фото не делать. Но начало разговора поймало меня, как паутина шмеля.

- Ты работаешь на Влада? - спрашиваю у старикана.

- На Первый Дом, - уточняет тот, двигая носом вверх и вниз. - Сотрудничество с Владом - лишь небольшая веха в нашей истории.

Вы оценили пафос? Старикан вещает с верой в собственную значимость. Но у меня нет уважения к авторитетам. Я даже не умиляюсь, когда хожу в музеи - там выставлена ветошь, которой место на помойке. Мое желание - заполнить музеи красивыми и полезными вещами: соковыжималками, тостерами, пулеметами и надувными матрасами. Я бы оставил только древнеегипетские мумии, в назидание, чтобы показать, что случается с теми, кто думает, что он круче всех и достоин вечности.

- Мне предлагается сделка? - когда надо, догадливость бежит впереди меня.

- Да, - подтверждает старикан, его нос замер, но теперь начал шевелиться широкий лоб. - Первый Дом обязуется не чинить препятствий для проникновения в него, не разрушать устоявшийся порядок раньше времени, а вы - оставить в покое всех демонов-принцепсов женского пола хотя бы на несколько дней.

Миша смотрит на меня и приподнимает правую бровь. Я не вижу его бровей под каской, но точно знаю, что правая сейчас устремилась вверх, как шпиль католического собора.

По поводу всяких дел с Первым Домом манускрипт выражается яснее ясного - застрелитесь. Я взвешиваю на руке меч. У Миши остались неиспользованные Знаки, он ждет приказа. Мой рот открывается и... вместо того, чтобы выплюнуть одно-единственное резкое слово, я разряжаюсь целой речью: