Ильяс Найманов - Янтарь. Вирус бессмертия

Внешний вид директора, как обычно не выражал ничего неожиданного. Синий неяркий деловой костюм на белую рубашку без галстука. А вот на диване слева сидел гость, совершенно не знакомый человек. Примерно ровесник Трофима, джинсы и белая рубашка в синюю клетку. На вид довольно уставший. Одутловатое лицо, короткие ржаные волосы, слипшиеся и примятые, пухлые щеки, небольшой нос, по разному торчащие уши и яркие голубые глаза. Глаза удивительно внимательные и наполненные. Складывалось такое ощущение, что этот человек привык много и убедительно говорить, при том что у него всегда было что сказать. Одновременно человек с такими глазами мог много и внимательно слушать, его слегка прищуренный взгляд улавливал мельчайшие детали в собеседнике.

Водопьянов одним движением закрыл ноутбук и указав взглядом на место за столом, перегнувшись через стол положил какую-то бумагу.

— Здравствуйте. Подписывайте Трофим Аристархович, — его голос лишенный эмоций звучал буднично.

Трофим сел, взял листок и по возможности быстро прочитал. Выговор или объяснительная или что бы там ни было не являлись для него неожиданным, но тут черным по белому под словом «заявление» было написано: «Прошу перевести меня в НИИ Ладога, для продолжения научно-исследовательской деятельности». Научно исследовательский институт Ладога, ученый знал прекрасно, то еще тухлое место. Конечно, говорят там тоже много что сделали специально для ветки некробиологии, даже целый этаж вроде как отвели и оборудовали, но максимум что там можно было сделать, это исследовать образцы тканей. Толку от этого на сегодняшний день было ноль. Все прорывы совершались здесь и сейчас в полевых условиях, на острие науки был он Гудин, а сейчас его убирают из обоймы, когда он готов был сделать свой прыжок в мировую науку и практически претендовать возможно, пусть и в самых смелых снах, даже на Нобелевскую премию. Это было просто предательством со стороны Водопьянова. Потрясенный ученый несколько раз, не веря своим словам перечитал короткие строчки заявления.

— Нет… я не подпишу это. Это… это…, — с трудом подбирая слова проговорил ученый, борясь со вспышками ярости и отчаяния, пытаясь нащупать почву, уходящую из под ног. Водопьянов ничего не говорил, через амбразуры сощуренных глаз наблюдая за переводимым им в тыл сотрудником. — Это неправильно. Это… я не смогу заниматься наукой в Ладоге, — наконец сформулировал хоть что-то Трофим.

— Напрасно Трофим Александрович вы думаете, что Ладога отстает в чем-то от Янтаря. Там прекрасная научная база. Работа ведется параллельно вашей, отчеты присылаются к нам. Очень серьезные работы. Вот Алексей Иванович, регулярно сравнивает работы и делает нужные выводы, а вы ими даже не интересуетесь. Подписывайте, Трофим Аристархович, все уже решено, — вертолет будет к пяти часам. Подписывайте, — уверенно, голосом заканчивающим разговор сказал Водопьянов.

Трофим взял ручку, но рука до тошноты не поднималась к своей фамилии, напечатанной на листе.

— Это все за то, что я вышел за пределы лагеря? — чувствуя в душе зарождающуюся бурю неповиновения и бунта спросил Трофим.

— И это тоже, вы неоднократно нарушали общий порядок комплекса, мы неоднократно вели с вами беседы здесь, в этом кабинете, — голос директора был тверд, но вдруг смягчился, став почти отеческим. — Вы поймите, Трофим Аристархович, мы не можем позволить себе потерять такого ценного сотрудника. Вы человек увлеченный, я не виню вас, более того, будь я столь увлеченным своим делом как и вы, я бы тоже покидал пределы комплекса, возможно даже забыв предупредить об этом нашу систему безопасности. Понимаете? Если мы потеряем нашу путеводную звезду в этом направлении науки, меня же не простят.

«Лесть и ласка — лучшая смазка», — вспомнил слова Берика, Трофим. «Здорово же меня отстраняют. Путеводная звезда, блин…». Применив рифму к слову звезда на свое положение он кинул взгляд на гостя.

— Это вот вместо меня уже прислали? — обреченно махнул головой в сторону сидящего на диване позади Трофима человека.

— Нет, это… это по другому вопросу, — успокоил его Водопьянов.

Рука по прежнему отказывалась подниматься к листку, как будто на ней повисло килограмм пятьдесят и эти пятьдесят килограмм тянули его вниз вместе с плечом, сгибая спину грузом своей невероятной несправедливости. «Неужели конец? Неужели все?» — судорожно металась мысль в голове, — «а ведь тридцать четвертый объект начал подавать признаки следующей третьей категории. Он уже узнавал его, Трофима, уже шел на контакт…». В висках ученого застучала кровь. Теперь вместо того, чтобы исследовать развитие симбионтной некротической формы жизни он будет сидеть в Ладоге, и смотреть в микроскоп на куски мяса с не менее мертвым ранее контролировавшим его вирусом, в то время как носитель и живая система замещения ходят тут, по окрестностям Янтаря. «Допрыгался, доскакался, поверил, идиот», — мрачно думал про себя Трофим, — «из всей лаборатории никто не выйдет в Зону, чтобы работать с объектами. В присутствии кучи людей они не идут на контакт. Все пропало, все пропало…».