Роман Глушков - Грань бездны

Трап следовало убирать незамедлительно. Огибая торчащие из фундамента остатки купольного основания, к нам устремилась чуть ли не вся спешившаяся Кавалькада. Вопли, которые она при этом издавала, не стали ни на йоту радостнее и были все так же исполнены гнева и отчаяния. Гвардейцев сдерживали груды обломков, которые тем приходилось преодолевать, и отчасти – выжившие селадоры, что вступали с врагом в свою последнюю схватку и гибли, пронзенные одновременно десятком клинков. Эти возникающие на пути южан препоны давали нам время на то, чтобы успеть поднять сходни. Однако когда моя рука взялась за рычаг, я не дернул его, поскольку мой взгляд упал на согбенную ковыляющую фигуру, неожиданно нарисовавшуюся возле правого заднего колеса.

Этот тип сгорбился и хромал, потому что был ранен да вдобавок тащил на себе громоздкую ношу. Только по этой ноше – а точнее, лишь по ее половине – я смог опознать странного человека, спешащего, несомненно, к трапу «Гольфстрима»…

Какая опасность должна была гнаться за Убби Сандаваргом, чтобы он, удирая от нее, бросил своих братьев Ярнклота и Ярнскида, если даже остервенелая Кавалькада не являлась для этого достаточно веским поводом? Более того, залитый кровью с ног до головы северянин ухитрялся нести свое богатство в одной руке: намотав кистень на руку, а щит зажав под мышкой. Другая рука крепыша-коротыша удерживала на плече груз, который я поначалу принял за продолговатый тюк. Но, присмотревшись и обнаружив на «тюке» доспехи, я понял, что на самом деле это вовсе не тюк, а человеческое тело.

И не было бы в героическом поступке Убби ничего удивительного, принадлежи это тело какому-нибудь табуиту. Но нет, судя по одежде и доспехам, наш бесстрашный друг тащил на себе… кабальеро! Причем довольно упитанного и выглядевшего заметно выше и тяжелее самого Сандаварга.

Неуклюже скользя ороговевшими босыми пятками по стеклу, северянин находился в нескольких шагах от нас, когда Сенатор дал «Гольфстриму» задний ход. И так едва не падающему от ран и изнеможения Убби пришлось поднажать, дабы настичь удаляющийся от него край сходней. Взревев, он рывком преодолел оставшееся расстояние и буквально рухнул на трап ниц, уронив на него свои иностальную и живую (сомнительно, чтобы наемник стал рисковать из-за трупа) ноши. А затем покатился вместе с ними по наклонной плоскости на палубу, поскольку я не стал дожидаться, пока Сандаварг встанет на ноги, и рванул рычаг лебедки вниз, включив максимальную скорость подъема.

Вставшая вертикально тяжелая плита трапа отрезала нас от галдящей Кавалькады. Теперь, когда мы рванули прочь от станции, мне следовало срочно возвращаться на мостик. Однако в эти мгновения я был не в силах сделать даже шага. Моя оторопь объяснялась просто и была бы понятна любому обитателю Атлантики. Прямо передо мной, распластавшись на палубе, лежала единственная причина того, почему кабальеро оглашали округу не победными кличами, а воплями гнева и отчаяния. И причина эта представляла собой то самое тело, какое ценой адских усилий доставил к нам на борт Убби.

Тело это могло считаться лучшим добытым им в своей жизни боевым трофеем. Таким, в сравнении с которым даже убийство Сандаваргом вакта выглядело бы уже не так впечатляюще. И впрямь, кому еще из ныне живущих земляков нашего северянина доводилось похищать из-под носа у Кавалькады ее команданте, дона Балтазара Риего-и-Ордаса?..

Увидеть на горизонте черный всполох – откровенно плохая примета. А когда это вдобавок происходит в самом начале долгого и опасного путешествия, можно запросто разувериться в его благополучном исходе…

Как видите, по злой иронии судьбы мне приходится завершать это повествование теми же словами, с каких я его начал. Разве что теперь наше новое путешествие на восток начиналось не в Аркис-Сантьяго, а на противоположном конце света, и выброс метафламма разразился у нас не прямо по курсу, а за кормой. Выброс, о котором знал каждый присутствующий на борту Гольфстрима человек и который вызвал у всех нас разные, но вполне понятные эмоции…

Не испытал их лишь один из нас – гранд-селадор Тамбурини. Он скончался от травм за полтора часа до того, как весь западный небосклон застила гигантская клякса «би-джи», а долетевший до «Гольфстрима» оттуда треск напоминал близкую грозу.

Заслышав его раскаты, горюющий над телом отца Дарио (останки прочих упавших к нам на палубу табуитов мы упаковали в мешки и уложили на носу бронеката) вскочил и, подбежав к мачте, вскарабкался по лестнице до ее середины. И пробыл там, созерцая черную пелену на горизонте, пока она не рассеялась и вместо нее не осталась лишь туча вздыбленной метафламмом пыли. После чего, ни слова не говоря, парень вновь вернулся на свой траурный пост и продолжил скорбеть в не по-юношески суровом молчании. А также, возможно, обдумывать слова, которые Тамбурини-старший сказал сыну незадолго до своей смерти. О чем говорилось в тех словах? Об этом нам было по-прежнему неведомо. Но, полагаю, они напрямую касались и нас и вскоре Дарио раскроет нам последнюю волю покойного гранд-селадора.