Андрей Посняков - Князь-меч [СИ]

Арбалет! Снова арбалет!

Значит…

– А ну, обыщите здесь все! Живо!

Побежали воины да сыскные. Захрустели кусточками, распугивая идущих на первую зорьку рыбаков.

– Робяты, никто тут не пробегал?

– А кого надоть-то?

– Не, никого не видели.

Не видели…

– Черт! – князь снова выругался и сплюнул. – Ну, надо ж так…

– Ничо, княже, – подойдя, попытался утешить тиун. – Посейчас рыбачков опросим… да город небольшой, вызнаем.

Довмонт лишь махнул рукой – не повезло, чего уж. Как там пословица? И на старуху бывает проруха. Иль не пословица, поговорка это. Не может ведь так быть, чтоб все всегда удавалось, вот и нынче – переигрывал князя неведомый враг. Правда, людей терял, но – переигрывал. Опять же – пока.

Опрос рыбаков, естественно, ничего не дал, да Игорь и не надеялся: уж слишком хорошо подготовился неведомый арбалетчик, слишком точно все просчитал. И человечка своего, быть может, специально подставил – чтоб и дело сделать, а потом – избавиться.

– Думаю, так и было, княже, – устало согласился Степан Иваныч. – Навряд ли лиходей о нашей засаде знал. Просто от слуги своего хотел избавиться. Убил бы тот отрока… тут же и свою бы смерть нашел. Мертвяка куда велишь деть?

– Денек-другой пусть на леднике поторчит. А ты там подсуетись, тиуне, со своим. Может, и признает кто?

– Может.

С ночи Довмонт так и не выспался. Не успел – позвали на вече. Молодой человек едва прилег, едва примостился плющить щекою подушку, как заглянул в опочивальню Гинтарс, начальник внутренней стражи. Сверкнул светлыми очами, виновато так улыбнулся:

– Не хочу показаться навязчивым, мой кунигас, однако… Однако – зовут.

Довмонт лениво потянулся:

– Куда еще? Вече?

– Так, княже.

Вече так вече, дело важное, ничего не попишешь, уж придется идти. Князь быстро встал, умылся из рукомойника, прогоняя остатки сна. Натянув рубаху, подошел к висевшему в простенке меж окнами большому серебряному зеркалу, всмотрелся, причесал частым гребнем щегольскую бородку и усы. Подмигнув сам себе, ухмыльнулся невольно – сейчас бы пиджачок, галстучек – да на заседание кафедры. Обсудить чью-нибудь заявленную на диссертационный совет тему, как всегда, важную, животрепещущую, типа эволюции подков в княжестве Рязанском в период с конца одиннадцатого века и до начала двенадцатого.

Псковское вече ныне собралось не на площади, а в специально выстроенных палатах с длинными лавками и столом для председательствующего – посадника, новгородского выкормыша Егора Ивановича Сыркова. Собрались малым составом, этаким советом – «пятьдесят золотых поясов». Знатнейшие из знатных, лучшие из лучших, самые из самых. Про себя Игорь именовал их – Совет Федерации: такие же толстомясые хари, палец в рот не клади!

При появлении князя – а он чуть припозднился, важность свою показывая – все встали, поклонились. Довмонт тоже поклонился в ответ, заняв отведенное ему место рядом с посланником, ставленником новгородским. Посадник, Егор Иванович, сидел по левую руку от Довмонта, по правую же – епископ Псковской и Изборский, Финоген, старичок желчный, но умный, сам себе на уме.

Что же касаемо собравшихся… Князь сразу же кивнул своим – тем, кто за Псков выступал, за вольности городские, за то, чтоб ни в чем «братцу старшему» не подчиняться. Вон они, по левому краю сидят оба-два: осанистый бородач с пристальным взглядом, боярин Козьма Никифорыч Косорыл, да рядом – друг его и князя – боярин Митрофан Окуньев, гордый, светлобородый, одетый в щегольской немецкий кафтан с золотыми пуговицами. Других представителей «псковской» партии – боярского сына Митри Лобзева да Окинфея Акулова, заморского гостя – на совете не было, чином не вышли.

Сперва, как принято было, обсудили местные, внутригородские дела. Опять же – самые важные, всего города и посада касавшиеся. Строить ли за счет городской казны новые стены да башни, или лучше сперва улицы замостить? Многие мостовые уж совсем прохудились да сгнили – и ходить страшно, и смотреть стыдно! По данному вопросу тут же послышались выкрики:

– На Ивановской улице грязь одна – стыд!

– Мостить, мостить надоть!

– Третьего дня на Хвостова крицу медную потеряли. Слетела с телеги в лужу – до сих пор не нашли!

– Искать лучше надо!

– Так я же говорю – мостить!

– А я говорю – стены! – Козьма Косорыл степенно поднялся на ноги и, поклонившись президиуму, испросил разрешения сказать.

– Говори, Козьма Никифорыч, – скривившись, покивал посадник. – Может, чего доброго скажешь?