Дмитрий Силлов: Кровь охотника

«Он инициирован, — пронеслось у меня в голове. — Маргарита его куснула, а потом он ее связал и укусил в шею. Он — Охотник…»

— И на кой же тебе тогда такой левый бомж понадобился? — поинтересовался я.

— Да знаешь, задело, — пожал плечами Грогги. — Чтоб человек меня дважды уделал как лоха — не бывало такого. На ринге для хомо забить Старшего Брата — один шанс из миллиона. И он достался тебе. А потом ты подставил под пулю моего шефа вместо себя — и я опять в дерьме по уши. Хорошо что Великий Мехиаель дал возможность реабилитироваться.

«Так вот кто стрелял в Руса! — пронеслось у меня в голове. — То-то у него единственного из всей шайки „Винторез“ за плечом болтался. А я и не сопоставил, тормоз шестнадцатищелчковый…»

Внезапно меня осенила еще одна догадка.

— Ну, ты знатно реабилитировался, — сказал я. — Убить самого Беерофа — это серьезно. И что, не помогло?

— Не-а, — покачал головой вампир, нашедший способ в обход сородичей напиться крови Охотника. — Характер у меня дурной. Случайно, что ли, думаешь, я, дожив до Старшего Брата, у Вельского на побегушках носился? Все из-за него, из-за характера. То на ринге как-то ликана завалил, то хомо выпил какого-то шибко важного для клана, то еще какие косяки. В общем, вместо того чтобы вместе с Братьями в Совете заседать, сейчас вот с тобой лясы точу.

— Так шел бы себе, делал карьеру, — предложил я, сжимая кулаки до хруста от бессильной ярости. — Чего по лесам ошиваешься, людям спать не даешь?

— Скорее уж нелюдям. Мы теперь вроде как с тобой одной крови, — сказал вампир, кривя окровавленную пасть в паскудной ухмылочке. — Знаешь, не получается с карьерой. Нет-нет, да кто-нибудь вспомнит, как мне хомо на ринге навалял и в дураках оставил. Так вот я что думаю по этому поводу. Если я им принесу голову этого хомо, то есть Охотника, может, они перестанут клыки скалить, а? Что скажешь?

— Может, и перестанут, — сказал я. — А может, отправят тебя на фабрику. В лабораторию, чисто посмотреть, во что ты превратился, хлебнув крови Охотника.

Грогги призадумался, даже ногти ковырять перестал. А потом посмотрел на меня абсолютно пустыми глазами и сказал:

— Может, и так. Но ты ж сам понимаешь, Краев, обратного пути без твоей головы у меня нет. Так что щас я тебе нож кину, а ты отрежь ее для меня, пожалуйста. Сделай перед смертью хорошее дело.

— А сам боишься? Кишка тонка? Взять реванш неохота? — поинтересовался я, внутренне холодея. А что, если вдруг скажет: «Боюсь, ага. Лови нож — и кидай сюда голову»? Какой выход? И что будет потом с Маргаритой, если я зарежусь? И с собой покончил, и ее не спас…

Но Большой Грогги все-таки «на слабо» попался. Правда, не совсем так, как мне бы хотелось.

— А ведь ты прав, хомо, — сказал он, поразмыслив немного. — Обычно Охотники прибивают на стенку голову добытого зверя, а не покончившего самоубийством. Надо бы соблюсти традицию. Кстати, ты про кинжал мой так и не поинтересовался, а я его рукоять, между прочим, каждый раз заново перенабираю. И Беерофа кожа там есть, и твоя будет скоро. Но в то же время согласись, что тот Охотник, который выходит на зверя с голыми руками, или дурак, или самоубийца. Поэтому давай-ка уравняем шансы. Я пока охотник неопытный, начинающий, так сказать. А ты уже местная знаменитость. Так что — не обессудь, накинь-ка…

Он полез за пазуху, достал оттуда еще один ошейник и бросил мне.

— Не стесняйся, примеряй, — сказал он, улыбаясь почти по-человечески. — Что это такое, думаю, ты догадался. Малейшая магия — и напрягаться насчет отрезания своей головы тебе уже не придется, все само собой произойдет. И мне хлопот меньше.

…Знакомый предмет… Белые сегменты, напоминающие тело гигантской яблочной гусеницы-листовертки, внутри которых затаились тонкие клинки бритвенной заточки. Полуживая хрень, от которой за версту воняет замшелым средневековьем, когда алхимиков и колдунов, изобретавших подобные штуки, пачками жгли на кострах.

«И так уж неправа ли была инквизиция? — подумал я, оборачивая вокруг шеи холодную и осклизлую дрянь. — Один раз такое на шее поносишь — и враз станешь ярым поклонником аутодафе».

— Ну а насчет меня — уж не обессудь, — продолжил Большой Грогги. — Считай, что охотник вышел на зверя с «Винторезом».

Последние слова он произнес уже невнятно — и на то были причины.

Его лицо менялось с поражающей воображение быстротой. Из него, как фарш из мясорубки, внезапно полезли красные осьминожьи щупальца. Глаза вылезли из орбит, зрачки растворились в белках, словно капля чернил в чашке молока. Кожа чудовища стремительно покрывалась зеленоватой чешуйчатой броней, из кистей и стоп вылезали костяные кинжалы. Из лопаток, распарывая в лоскуты камуфляж, за несколько секунд выросли длинные когтистые крылья, кончики которых волочились по земле, словно лемехи выворачивая костяными крючьями куски мертвой земли.