Владимир Торчилин - Институт

IV

Естественно, не только Игорь, но и многие другие начали появляться в роговском кабинете достаточно часто. Во всяком случае, намного чаще, чем, похоже, Рогову хотелось бы. И появления их были, как правило, связаны с такими же мелкими и дурацкими проблемами, как та, что положила начало его знакомству с Игорем. Подписать факс, дать разрешение на телефонный звонок в куда-то там, одобрить прием на дому иностранного специалиста с женой, разрешить переселить недавно приехавшего из откуда-то там визитера из гостиницы, куда его определило на постой Министерство и откуда ему до работы полтора часа в один конец, в гостиницу поближе, и так далее. Каждый может этот джентльменский набор продолжить, куда ему хочется… И хотя, скорее всего, вышестоящее начальство компостировало роговские мозги с той же, если не с большей интенсивностью, что и мозги всего остального населения великого и могучего Советского Союза, но вакцинация, полученная Роговым в результате длительного пребывания там, где правильным советским людям долго делать нечего, свое действие, несомненно, оказывала.

Нет-нет, ничего такого – Рогов, как и положено, выступал на всех ученых советах, призывая к бдительности, тщательной охране государственных тайн как в печати, так и во всяких других местах, строго избирательному подходу как к посылке собственных специалистов на рабочие места за рубеж, так и к приему закордонных посетителей, и к разным другим шагам, направленным на защиту, укрепление и процветание, но звучало это у него как-то не слишком убедительно. Особенно, когда в качестве примеров недостаточной бдительности или нарушенной режимности ему приходилось приводить несанкционированные телефонные звонки зарубежным коллегам или не доложенные вовремя совместные выходы с несоветскими людьми в советские театры или рестораны. Если бы его мог слышать Станиславский, то наверняка бы произнес свое знаменитое: “Не верю!”. Но Станиславский его не слышал, а тем, кто обычно слушал, все это было настолько до фонаря, что даже и говорить неудобно. Потому никто и не замечал затаившейся в роговских глазах некой тоски.

Не заметил бы и Игорь, если бы, как все остальные, забегал к Рогову только за подписью. Но Игоря Рогов нередко задерживал потолковать, с изысканной вежливостью предварительно интересуясь, не отрывает ли он его от чего более важного. Наверное, потому, что именно с давнего Игорева визита по поводу голландского факса и началось роговское знакомство с реалиями режимного советского бытия. Тот-то, небось, думал, что ему предстоит непрерывно отражать атаки многочисленных закордонных “анти-роговых”, охотящихся за выдающимися научными секретами отечества, а ему вместо этого какие-то никому на хрен не нужные факсы подписывать… Ему бы Игоря возненавидеть после такого поворота событий как дурного, так сказать, вестника, а он наоборот – разговаривать стал. Вот в процессе этих разговоров Игорь и заметил, что Рогов, хотя и выглядит по-прежнему безукоризненно, но выражение в глазах имеет какое-то несколько затравленное.

Тем не менее, интересовали Рогова самые разнообразные вещи. Игорю порой даже казалось, что многие совершенно естественные для простого советского человека реалии каждодневного бытия бывшему разведчику вообще неизвестны. Конечно, его загранично-тюремная биография отчасти объясняла пробелы в житейском образовании, но чтобы уж настолько… Как ни странно, оказалось, что новый спецрежимник очень мало знал как раз о том, как этот самый спецрежим работает. Стальные двери на комнатах с факсами, практически узаконенное вскрытие всей приходящей из-за границы корреспонденции прямо в канцелярии, письменные разрешения на совместный поход в ресторан с иностранцем и все остальное тому подобное и вполне привычное для сотрудников, казалось Рогову чем-то невероятным, и он не раз высказывал свое удивление Игорю, да, похоже и не только ему. При этом он как бы даже спрашивал у них ответа на то, откуда и каким образом все это появилось, и, главное, зачем? Вот Игорю и приходилось осторожно просвещать его относительно их собственных, разве что проходящих по другому отделу того же ведомства, гебистских штучек. И при всем при том, судя по разнообразным косвенным признакам, в том числе, и по отношению Генерального, со своими обязанностями режимник справлялся вполне успешно: одно слово – службист!.

Постепенно, однако, Рогов то ли набрал достаточно информации, то ли понял, что излишнее критиканство и ему самому на пользу не пойдет, то ли взяла свое дисциплина и он стал выполнять обязанности, не особенно заботясь о том, насколько бредовыми они являются, но любопытство свое сильно умерил. К тому же, все чаще и Игорь, и другие сотрудники наблюдали в его кабинете малорослого комитетского куратора их НТЦ из райотдела КГБ, который, похоже, просто сердцем прикипел к новому режимнику и его хотя и не афишируемому, но несомненно героическому прошлому. Он, по-видимому, и занялся дополнительным просвещением своего старшего чинами и опытом коллеги. Да и Рогов относился к нему вполне по отечески и, как понял из пары его реплик Игорь, стал его всячески опекать, полировать и даже, можно сказать, очеловечивать.