Снова поползли-полезли мрачные мысли.
Нет, но за что же ему такая невезуха-то, а? Ведь никому в жизни ничего плохого не сделал, ну разве что по малости – а кто не без грешка в этой грешной жизни? Многое теперь виделось и вспоминалось по-другому, с иным смыслом. Ну Выжига, ну засранец, и бегунков ведь сподобил, мало ему браги с настойкой на сон-траве оказалось… А ведь лучшим друганом всегда его считал, с детства голопузого вместе росли, радости и печали делили, синяками от потасовок и занозами в задницах с соседских заборов друг перед другом хвастались, да вот разошлись пути-дорожки, когда девица пригожая промеж ними встала. Угораздило же обоих в одну, в Милку, влюбиться… Впрочем, что тут удивительного – вкусы у них всегда совпадали, а Милка девчонка и вправду славная, милая, хорошей хозяйкой ей быть, а тому, кто её в жёны возьмёт, – быть счастливчиком до конца дней своих…
На миг бешено несущуюся под копыта дорогу перед глазами затмило, и привиделась ему Милка словно наяву стоит возле крылечка дома своего родительского, лебединую шею изогнув, головку прелестную набок клоня, и глядит на него озорно и многообещающе… А тело ладное, стройное, манящее своей истинной зрелой женственностью, а грудь упруго налилась, словно яблочко спелое, в ладони так и просится, а бёдра крутые, великим скульптором отмеченные: глянешь, дух захватывает, и ещё кое-что, кроме духа, захватывает тоже, но то уже дело сугубо личное…
Благуша помотал головой, избавляясь от сладкого наваждения, сглотнул подступивший к горлу шершавый комок, хрипло крикнул, выталкивая из горла коварно подбирающееся прямо к сердцу отчаяние, – прочь, прочь! Нет, не бывать Милке женой Выжиги. Никак не бывать!
Острые каблуки кожаных сапог снова вонзились в тяжко вздымающиеся конячьи бока, да только скакун и так выкладывался полностью, аж морда в мыле, и скорости сверх отпущенной природой прибавить был уже не в силах. Пора было пересаживаться на заводного, а этому дать отдохнуть… Опять потеря времени на остановку, на ходу ведь не перемахнёшь, не обучен простой торгаш таким фокусам… ладно, чуть погодя…
Мимо по обочине пронёсся очередной веховой олдь – двухголовый каменный истукан высотой в человеческий рост, кажется, сто пятьдесят второй…
Точно!
Вот и Тополиный полустанок! Показался-таки наконец – значит, ежели расчёт верен, то до Махины уже недолго осталось, может, совсем рукой подать, выдержал бы только коняга гнедой, друган четвероногий, надежда и спасение…
А полустанок уже стремительно тёк навстречу из киселя утреннего тумана, бежал сбоку перроном, хозяйственными пристройками и…
Привиделось?
Ёкнуло в груди сердечко, замерло.
Да нет же, нет! Вот он, состав гружёный, десятивагонный, бесстыдно зад свой взгляду кажет – догнал-таки! Догнал!
– Эх, Махина, – радостно прохрипел Благуша вновь пересохшим горлом, – и чего это я в тебя такой влюблённый?!
В этот самый момент низкий, протяжный гудок Махины возвестил о начале движения, и состав тронулся.
Глава восьмая,
где Благуша завязывает новое знакомство
Чтобы добраться до источника, надо плыть против течения.
Апофегмы
Благуша успел.
Просто не мог не успеть после такой изнуряющей скачки, оторви и выбрось! После таких отчаянных усилий! Тем более что и Махина скорость набирала медленно, постепенно, словно тяжко было ей тащить свои собственные вагоны, так что догнать её оказалось несложно.
Подлетев к смотровой площадке заднего вагона, слав перекинул ногу через седло и, напружинившись в стремени, лихо перемахнул через невысокие решётчатые перила. То есть лихо бы перемахнул, как хотелось, но недостаток опыта, вернее, полное его отсутствие в подобных эскападах подвело, и, не удержавшись на ногах на неожиданно скользком железе, причём инерция соскока развернула тело вокруг оси, он сперва со всего маху навернулся макушкой о стенку грузовоза, а затем приложился всем телом об пол. Железо так и загрохотало. От удара из глаз и искры посыпались, и слёзы выступили – всё, как говорится, в полном наборе. Ругаясь почём зря, чтобы хоть как-то заглушить боль, Благуша кое-как утвердился на четвереньках и поднял гудящую, ошалевшую от такого обращения голову.
Тополиный полустанок медленно уплывал прочь, а по перрону очумело мотались его коняги, распугивая мирян и служителей. Высмотрев среди прочих смотрителя полустанка, Благуша, превозмогая боль, рывком поднялся на ноги, вцепился руками в перила ограждения и хрипло крикнул во весь голос:
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу