Сергей Зайцев - Санитары

Он решил сбежать.

Подходящий случай вскоре представился. У Федора Кротова, уже несколько лет работавшего челноком, стал часто недомогать напарник — из-за приступов ревматических болей в ногах тому трудно было ходить, и Димка с разрешения Сотникова напросился в помощники. Пропуск на территорию Ганзы имелся только у Федора, зато оформленный на двоих, и Димке это показалось достаточным. Он планировал удрать от Кротова по прибытии в Ганзу и по кратчайшей прямой добраться до Полиса. Благо от Курской до Библиотеки имени Ленина оставалось всего два перегона…

Увы, приключение оказалось недолгим. Без пропуска застава ганзейцев с Курской его не выпустила, более того, вышел изрядный скандал. Пока Димка отсиживался под арестом в станционной кутузке, а ганзейцы выясняли его личность, Сотников лично приезжал улаживать все проблемы — чтобы, как думал парень, забрать его обратно. Каково же было его удивление, когда мрачный Михаил Григорьевич без лишних слов и напутствий вручил сыну бумаги с направлением в Полис, да еще и приказал Федору доставить беглеца до места назначения.

Так Димка попал в Полис, в группу подготовки молодых сталкеров. Но проклятие словно преследовало его…

Опасения отца сбылись в полной мере. Два месяца спустя, после первого же тренировочного выхода на поверхность, где их небольшая группа — проводник, наставник и стажер — попала в смертельный переплет, чудом выжив, сын вернулся калекой. Сотников давать волю чувствам не стал. Сдержался, понимая, что мальчишке и так не сладко. Может быть, именно поэтому Димке было так тошно… лучше бы уж накричал, выплеснул гнев, и тогда они снова могли бы вернуться к прежним, теплым отношениям, которые между ними были с самого начала. Между отцом и сыном словно возникла незримая стена холодного отчуждения. У Димки сложилось гадкое ощущение, что его бросили, списали со счетов, что больше он не имел для отца никакого значения, и это было сродни предательству. Не помогло даже то, что к парню вернулась способность к речи — клин клином, как говорится. Словно жизнь, усмехнувшись, решила таким образом компенсировать новую ущербность.

Первые несколько месяцев речь давалась Димке тяжело, тем более что и говорить-то было не с кем и не о чем, — чувствуя отношение отца, его начали сторониться и другие. Но все же более-менее внятно говорить он научился. Скорее всего, помогло то, что за прошедшие годы немоты, желая что-нибудь рассказать или просто ответить на чей-то вопрос, он тщательно проговаривал знакомые слова про себя. Так, словно и в самом деле говорил вслух, только беззвучно, и только спохватившись, пытался объясниться на пальцах. Да и из-за ненавистного увечья тем более пришлось осваивать речь.

Помогла также и работа. Федор все еще оставался без постоянного напарника, занемогшего со своим ревматизмом не на шутку, и каждый раз, отправляясь в рейс, ему приходилось выклянчивать у Сотникова спутника. Димка сам попросился к нему. На других станциях, среди чужих людей, где они с Федором теперь часто бывали по делам Альянса, парню как-то легче дышалось. Отчуждение, давившее на Бауманской, с расстоянием словно стиралось, истончалось…

Димка резко остановился, услышав странные звуки, идущие откуда-то из темноты справа. Страх, растворившийся было после кошмара, мгновенно вернулся. Да черт возьми, ведь сейчас он не спит!

Парень дрожащей рукой посветил фонариком. Луч уперся в ответвление технического туннеля, зияющего на стене, словно провал бетонного рта. Федор тут же оказался рядом, сжимая в правой руке дробовик.

— Эй, Димон! Случилось что?

— Тихо! Слушай!

Димка медленно обвел стены ответвления лучом фонаря, стараясь ничего не упустить. Увы, через несколько метров боковой проход сворачивал, поэтому ничего, кроме стен, разглядеть не удавалось. А исследовать территорию самостоятельно, углубляясь в этот проход, у Димки не было ни малейшего желания.

— Да что ты слышал-то? — не выдержал Федор через минуту напряженного молчания.

— Можешь считать меня законченным психом, — тихо и нехотя ответил Димка, — но я слышал детский смех.

— Или звуки, очень на него похожие? — Федор понимающе усмехнулся, машинально поправил свободной рукой на переносице вечно сползающие, как ремень Димкиного автомата, очки. Затем смахнул рукавом мгновенно проступившую испарину со лба. — А я-то думал, что это мой персональный глюк. Ты когда там на путях заснул, мне тоже померещилось, только внимания не стал обращать. Тут у нас всех психика расшатанная, мало ли что могло почудиться…