Сергей Зайцев - Санитары

Димка даже не помнил, на какой станции он тогда жил. Не помнил и людей, которые его окружали. Зато хорошо помнил свой детский, всепоглощающий ужас в тот день, когда, проснувшись в ворохе тряпья возле остывшего кострища на платформе, обнаружил, что остался на станции совершенно один. По каким-то причинам люди в спешке покинули обжитое место, бросив никому не нужную обузу на произвол судьбы, а может, просто забыв о чужом ребенке.

Несколько страшных суток, показавшихся целой вечностью, словно проведенные в потустороннем мире, мальчик бродил по туннелям в абсолютном мраке. Одинокий, голодный, измученный и заплаканный ребенок.

Первыми его нашли вездесущие крысы.

Некоторое время они следовали за пацаном по пятам, осторожничая, но с каждой минутой их становилось все больше. Мерзкие твари подходили все ближе, окружая его со всех сторон, забегая вперед, чтобы отрезать путь к бегству. Шорох крысиных лапок и писк заполонили весь туннель. Даже у взрослого человека мало шансов отбиться от стаи крыс, уже попробовавших человеческой плоти. Полумертвый от ужаса, мальчишка бросился бежать… и едва не угодил под грохочущие колеса мотовоза, на котором ехали челноки с Бауманской. Пронзительный скрип тормозов, ослепительные, больно бьющие по глазам после долгой темноты вспышки фонариков, обеспокоенные голоса спрыгивающих с платформы мужчин — темные фигуры грозных великанов, и затем — оглушающий грохот автоматных выстрелов…

Самым ярким воспоминанием из детства так и остался эпизод с мотовозом, подобравшим его в перегоне между Римской и Чкаловской. Как он там оказался — этого Димка не смог бы поведать даже под пытками, детская память таких деталей не сохранила. Да и не сумел бы он рассказать, даже если бы помнил, — шок, испытанный ребенком при нападении крыс, заставил его онеметь на долгие годы — по словам обследовавшего его станционного врача, буквально отключив в мозгу речевые центры.

Так Димка попал в Бауманский Альянс. А первым человеком, которого он увидел на станции, оказался сам Михаил Сотников — глава Альянса. Видимо, вид оборванного и несчастного пацаненка, его полный отчаянья и обреченности взгляд что-то тронул в душе закаленного жизнью, опасностями и невзгодами человека, привыкшего руководить сотнями людей и не имевшего времени на личную жизнь. Вот так и получилось, что Сотников, вместо того чтобы начальственным распоряжением пристроить очередного беспризорника в одну из семей, взял его к себе…

Примерно через пару недель после усыновления Димки его приемный отец официально зарегистрировал брак с молодой женщиной — Аленой Прашкевич, уже бывшей на последнем месяце беременности. Вскоре у Михаила Григорьевича родилась дочь Наташка. А от самой Наташкиной матери осталось только имя — Алена умерла при родах. От скудного медицинского обеспечения и слабого здоровья рожениц в метро такое случалось сплошь и рядом.

После ее смерти Сотников сразу постарел, сдал и выглядел сейчас значительно старше своих пятидесяти семи. Больше он так ни с кем и не сошелся. Хватило одной смерти. А всю свою нерастраченную любовь отец — обоим малышам ставший родным — подарил Наташке с Димкой…

«Черт, как же хочется спать!»

Димка встряхнул головой и в бессчетный раз поправил ремень автомата, при каждом шаге так и норовившего, словно живое зловредное существо, въехать прикладом по ребрам. Парень явно переоценил свои силы, подумав, что успел хоть немного отдохнуть. С другой стороны, выбора-то все равно нет… Вон Федор топает и не жалуется. Молчаливый Федор — это даже здорово. Димка через силу улыбнулся в темноте, не забывая переставлять ноги. Он совсем запамятовал, что заставить Федора замолчать может не только пуля — темнота делает это еще надежнее.

Легкий ветерок, признак работы вентиляционных систем и такой же вечный спутник туннелей, как и мрак, скользил по лицу. Тусклые лампочки медленно проявлялись из глухой давящей темноты, с трудом отвоевывая у нее жалкий клочок жизненного пространства для людей, и так же медленно уплывали за спину. Жизненно важный световой пунктир, путеводная ниточка во мраке. Идти до Электрозаводской не так уж долго, но в бесконечной кишке туннеля расстояния по ощущениям обманчиво растягиваются многократно.

Очень неприятное чувство.

И каждый раз, отправившись в путь, думаешь, что уже никогда не выйдешь снова к людям, в привычный обжитый мирок…