Игорь Черный - Плясун. Книга первая. Сказка про белого бычка

— Что ты делаешь, урод?! — не выдержал русский.

От его крика зашевелился Рафик, но тоже не очнулся.

— Злыми чарами они ворвутся в Арийские страны, — монотонно читал мобедан мобед, — созданные мной, Ахура-Маздой. И они будут жечь и уничтожать все вокруг: дома и пашни, процветание, благородство, законы, веру, правду, согласие, безопасность, удовольствия и все, что создано мной. И чистую веру маздаяснийскую, и огонь Вархарана, который установлен в надлежащем месте, они упразднят; страшные разрушения и несчастья станут символом этого периода. После них область станет городом; большой город — деревней; от деревни останется одна семья; а от большой семьи — единственный порог…

Как бы в ответ на слова из священного писания за стенами пыточной камеры что-то загрохотало и завыло. Старик испуганно оглянулся по сторонам и стал чертить в воздухе знаки, отгоняющие нечистую силу. На какое-то время жуткие звуки поутихли, но когда Вазамар попытался продолжить чтение, дэвова какофония разразилась с большей силой. Огонь факелов тревожно заколебался, колышимый неизвестно откуда взявшимся ветром.

В руках Фрийяхваша кроме жезла появилась и плеть, которую он тут же обрушил на голову, плечи и ребра несчастного узника.

— Будешь говорить? — приговаривал садист, нанося новый удар. — Будешь сознаваться?

Бил умеючи, с оттяжкой, чтоб больнее было. И после каждого свиста плети неизменно тыкал в ушибленное место бычьей головой-солонкой.

Роман молчал, до боли кусая губы, чтобы одним клином вышибить другой.

— Ну, ладно, — прошипел горбун, отбрасывая неэффективные орудия. — Попробуем другое. Что скажешь насчет священного огня Ахура-Мазды? Еще ни один преступник против него не устоял!

Просеменил к пылающему жаром алтарю и ткнул в него палку, обмотанную лохмотьями. Огонь жадно лизнул поживу и затрещал, пожирая угощение. Высоко потрясая факелом, лекарь вернулся к жертве. Когда он проходил мимо живых мертвецов, те в немом ужасе шарахнулись в разные стороны, косясь на благородное пламя, в котором заключалась частица божественной силы.

Журналист напрягся. Он почувствовал, что тришула на его груди снова запылала. Странно, что палачи не догадались снять с него священный знак Натараджи. Вроде бы, такие доки в вопросах магии и колдовства, а тут прокололись.

По телу прокатилась волна холода. Парень даже передернул плечами, отчего руки, скованные цепями, едва не вывернулись из суставов. Боль от порезов и побоев немного притупилась.

— Ну как, не передумал играть в молчанку? — поинтересовался Фрийяхваш, чертя перед глазами плясуна огненные фигуры.

Вместо ответа Градов по памяти стал читать авестийский текст, до которого не дошел Вазамар:

— Те, кто присваивает себе звание священников и последователей учения, будут желать друг другу зла, они будут нести чушь и говорить бессмыслицу, и так же невежественны будут их взгляды, которые нашептаны им Ангро-Майнью и его демонами; из пяти грехов, совершаемых людьми, священники и последователи учения подвергнутся трем грехам: они станут врагами добродетели, они будут ругать и поносить друг друга, обряды, предписанные для их выполнения, они забросят и забудут об ужасах ада…

— Замолчи! — зашелся в приступе ярости горбун, тыча в лицо парня факелом.

Едва коснувшись кожи Романа, огонь злобно зашипел… и погас.

У Фрийяхваша отпала челюсть от изумления. Он с выпученными глазами смотрел то на приказавший долго жить светоч, то на целого и невредимого пленника.

— Как ты это сделал, демон? — тихо пробормотал горбун, и в голосе его слышалась мольба и затаенный страх. — Кто ты? Откуда взялся?

— Ну, снова здорово, — скривился русский, сам, впрочем, ничего не понимавший во всех этих чудесах.

— Поторопись! — приказал мобедан мобед своему сатрапу. — Чую недоброе! Надо побыстрее заканчивать со всем этим.

Лекарь послушно кивнул и, застыв у стола с орудиями пыток, принялся перебирать их одно за другим.

— Попробуем это, — остановился он на бронзовом пруте, заканчивавшемся тавром в виде бычьего копыта.

Таким обычно клеймят скот и преступников.

Раскалив прут над огнем докрасна, горбун примерился, куда бы им ткнуть. Обошел журналиста и сделал выпад, намереваясь прижечь левую лопатку. Как раз напротив сердца, чтобы проняло и было особенно больно. Ожидал привычного запаха горящей плоти и оглушительного крика жертвы и даже уже привычно сморщился и прикрыл свободной рукой одно ухо…